— Но мы же проиграли войну, эфенди, неужели ты забыл?
— То было давно — пятнадцать лет прошло. Мы обрели опыт, мы стали сильней, франки нам помогают вооружить и обучить нашу армию. Шейх-уль-ислам благословил штык — это испытанное оружие гяуров, и теперь наша пехота может отразить атаку и перейти в наступление, переколов солдат врага, как прежде ОКИ нас.
— Ты уверен, эфенди, что звезды благоприятствуют нам?
— Решительно. Сказано в Коране: и не держи свою руку привязанной к шее, ко и не раскрывай ее очень широко, чтобы не остаться тебе порицаемым, жалким. Поистине, Господь твой простирает милость свою, кому он благоволит.
Садразам вздохнул. Он не был уверен в благоволении Аллаха. Денег в казне не было. Более двенадцати тысяч нахлебников жили в султанском дворце: титулованная знать, слуги и служанки, евнухи черные и белые, пажи, жены и наложницы… Они пожирали большую часть государственного дохода, ибо были прожорливы и жадны, как саранча.
Все были продажны, всех можно было подкупить. Но если где-то за морем это регулировалось общественным мнением и имело допустимые пределы, то с благословения султана под голубым небом этой земли пределов не соблюдали.
Его величество султан, он же падишах земли и неба, он же верховный эмир и правитель, владыка живота всех мусульман и подлунной Абдул-Хамид I был жертвою порядков, царивших в султанском дворце с незапамятных времен.
Как и все наследные принцы, претенденты на престол, для которых дворец — тюрьма, узилище, где их тщательно скрывают и к ним никто, кроме слуг, не имеет права входа, Абдул-Хамид в ожидании своего часа провел целых тридцать восемь лет! Тридцать восемь лет он провел в этой камере одиночного заключения, окруженной показным почетом.
Разумеется, характер его вконец испортился, а все представления о мире исказились. Он был круглый невежда, но, как всякий царственный узник, считал себя великим и всесильным.
Он правил пятнадцать лет. То была почти бесплотная тень правителя. Он всецело отдал бразды валиде — своей матери, начальнику черных евнухов, трем младшим женам во главе со старшей и едва ли не в последнюю очередь великому везиру и его кяхье.
Все вышеперечисленные торопились набить мошну. Назначения во дворце и вне его зависели от них и продавались. Каждое место имело свою цену, в том числе и великого везира.
Приближенным в последнее время казалось, что их повелитель не в себе. В редкие свидания с ним садразам замечал, что султан заговаривается либо внемлет ему вполуха.
Стоит ли держать с ним совет?
Положение обязывало.
Предстояло одолеть многочисленные затворы султанского дворца, не считая внешних. Их было три. Султанские стражи молча кланялись ему. Садразам шел в сопровождении свиты и мысленно готовил речь. Свита осталась ждать перед покоями его величества.
Султан был капризен и подозрителен. Случалось, малая оплошность стоила жизни его слугам. Поэтому, когда наконец садразама впустили, у него болезненно сжалось сердце.
Он почти прополз несколько саженей, отделявших его от трона.
— Встань, — ободрил его Абдул-Хамид. — И говори.
— О владыка поднебесной, величайший из падишахов, — начал привычно великий везир, — я явился к тебе за повелением…
— Как тебя зовут? Назови свое имя, — неожиданно перебил его султан.
— Коджа-Юсуф-паша, с дозволения твоей высокой милости и с соизволения Аллаха, — недоуменно пробормотал садразам.
— Ну вот, теперь я знаю. И чего ты желаешь от меня? Какой милости?
Везир был озадачен.
— Я явился, чтобы испросить твоего повеления, — пробубнил он.
— Готов повелеть, но говори же чего, — нетерпеливо перебил султан.
— Русские опять угрожают нашему владычеству в мире. Они хотят вторгнуться в земли твоего султанского величества…
— Ну так объяви им войну! Хотя… — И султан провел рукою по лбу. — Нет, пока не надо. У нас мало солдат. Сколько?
— Мы наберем тысяч сто…
— Что такое сто тысяч! — оборвал его султан. — А где остальные? Где моя могущественная армия? Отвечай!
— Великий падишах, мы призовем тайю… Мы соберем…