В тот день Сэцуко после долгого перерыва пошла проведать Наоми. С тех пор как умер отец Наоми, Сэцуко не раз корила себя за то, что в последнее время не встречается с Наоми, забыла свою подругу. Правда, болезнь сильно изматывала Сэцуко, но главное было в том, что она не решалась повидаться с Наоми. И вот однажды Наоми пришла к ней сама. Она посидела недолго и, прощаясь, сказала: «Ты слишком хорошо ко мне всегда относилась, за это спасибо. Желаю тебе и дальше трудиться на пользу родине». В ее словах Сэцуко почувствовала затаенную обиду и, с трудом дождавшись выходного дня, пошла проведать Наоми. Но увидела за оградой одни лишь развалины. Последние бомбежки не пощадили и дом Наоми. «В прошлое воскресенье Наоми была жива и заходила ко мне», — со слезами на глазах подумала Сэцуко. Помнится, тогда она с каким-то равнодушием, даже с отрешенностью сказала: «Единственное желание мамы — сгореть вместе с книгами отца, прижимая к груди урну с его прахом. Знаешь, Сэцуко, у нас даже нет противовоздушной щели». Сэцуко не нашлась что ответить — так ее потрясла необычайная любовь, с какой в доме относились к профессору Нива. Теперь у нее уже не вызывало сомнений, что Наоми и ее мать погибли во время бомбежки. Сэцуко толкнула обитую медными полосами калитку, и она со скрипом, похожим на вопль, отворилась. Сэцуко вошла внутрь, и неожиданно в ее памяти воскресла картина: по обе стороны дорожки от ворот до самого входа в дом тянулись ряды ярко-желтых нарциссов. На сером фоне зимнего пейзажа золотистое сияние нарциссов было настолько ярким, что Сэцуко даже зажмурилась. Помнится, был конец февраля. Тогда Сэцуко впервые пришла к Наоми после того, как стало известно о кончине ее отца, профессора Нива. Наоми кинулась ей на грудь и разрыдалась. А теперь Наоми уже нет в живых. Она ушла из жизни, разочаровавшись даже в дружбе с Сэцуко. И Сэцуко содрогнулась, внезапно ощутив всю глубину своего предательства. Что она сделала для Наоми за этот последний год, чем помогла? Неужели их дружба существовала только для того, чтобы напоследок предать ее? Сэцуко не решилась сейчас даже мысленно просить прощения у покойной. Она считала, что не имеет на это права. На последней странице серой тетради Наоми записала: «Я и теперь люблю тебя, Сэцуко». Да и Сэцуко тоже по-прежнему любила Наоми. Тогда Сэцуко еще не могла понять, что оттолкнуло их друг от друга нечто неподвластное их воле. Совершенно опустошенная, Сэцуко еще долго стояла у пепелища, где недавно был дом Наоми. Закрывая калитку, она обратила внимание на дощечку, на которой было выведено несколько слов: «По всем вопросам просьба обращаться по адресу: префектура Нагано, город Сува,..» Но Сэцуко прошла мимо, не записав адреса. Так оборвалась короткая жизнь Наоми, которой едва минуло пятнадцать лет. Да и самой Сэцуко исполнилось лишь семнадцать, а она тоже готовилась к смерти. Она чувствовала себя виноватой за печальный конец, постигший их дружбу с Наоми. Но, честно говоря, вряд ли было возможно изменить в такие времена жизнь семьи, подобной Нива. Правда, никто тогда и подумать не мог, что всего через несколько месяцев наступит конец и самим этим временам…
Наверху над щелью послышались веселые детские голоса. Они проникли в темный мир безмолвия, окружавший Сэцуко, и вызвали у нее на губах улыбку. «Не было еще такой войны, которая длилась бы без конца. И нет на свете существа более живучего, чем человек. Торопиться к собственной смерти нет смысла. Любыми путями надо выжить». Это сказал Сёити Вакуи, сжимая руку Сэцуко. Но в его руке уже не чувствовалось силы, а голос прерывался
Веселые голоса снаружи принадлежали детям парикмахера. Во время бомбежки он выскочил из горящего дома, едва успев захватить принадлежности для стрижки и бритья. Потом он вытащил несколько плоских камней из фундамента, положил на них подушки, сделал легкий навес — и импровизированная парикмахерская была готова. Теперь его дети не голодали: демобилизованные солдаты за стрижку расплачивались продовольствием. Сэцуко больше уже не чувствовала гнева, какой испытала на следующий день после окончания войны при роспуске студенческого трудового отряда. Ведь если бы был принят решительный бой на территории Японии и стомиллионный народ дрался до последнего, в огне войны погибли бы и дети парикмахера. Ушли бы в мир иной и эти невинные души, не способные даже понять, ради чего они гибнут. А ведь они могут и должны жить в послевоенной, мирной Японии. Так разве не следует радоваться, что война окончилась без решительной битвы до последнего японца? И Сэцуко сразу вспомнились слова, сказанные Сёити Вакуи: «Жизнь человека не кончается после поражения в войне». Она припомнила и запись Наоми в серой тетради: «Любой войне неизбежно приходит конец, и, когда наступает мир, Париж вновь возрождается, словно бессмертная птица феникс». Но каково тем, кто погиб во время войны? Сэцуко с болью в сердце подумала о бесчисленных солдатах, которые никогда уж не возродятся к жизни. Их кости по-прежнему белеют на недавних полях сражений. А те, кто выжил, возвращаются на родину, таща мешки с одеждой и продовольствием. Весь народ в тылу и на фронте, не щадя жизни, воевал за императора. Мы проиграли войну, но страна осталась, и император остался. Так чем же была эта война? Мучимая сомнениями, Сэцуко вновь погрузилась в тяжелый сон. К вечеру температура повысилась, короткой передышке наступил конец, болезнь снова наступала на ослабевший организм.