— Помнишь, я рассказывала тебе о своем старшем брате? Тогда у него было так же.
Я вспомнила: из глаз у него текли слезы, смешанные с кровью, и он умер.
— Да нет, у тебя совсем другое.
— Ах, оставь! Я все понимаю. Кровотечение сильное.
Она рассказала, что с самого утра, несмотря на кровотечение, занималась уборкой, стирала и даже гладила, думая: вот-вот кончится. Одно время казалось даже, будто крови стало меньше. А потом заметила, что внутренняя сторона полотенца начала пропитываться кровью.
— Я постелю тебе. Приляг. — Войдя в комнату из сада, я открыла дверцы шкафа. Вынула матрац, расстелила. Это был детский матрац с яркими картинками-аппликациями из мультфильмов. Тэйко послушно легла на бок. Закрыла глаза.
— Может, позвать мужа? — предложила я. Она запретила, сказав, что после полудня он сам придет. Но ведь так можно истечь кровью! Что делать, если она не остановится?
Мне было страшно оставаться с Тэйко одной. Я было поднялась, сказав, что попрошу кого-нибудь из семьи мужа прийти сюда, но Тэйко опять воспротивилась.
— Не надо никому сообщать. Я понимаю, что досаждаю тебе, но, может, ты посидишь со мной до прихода врача?
Я взяла Тэйко за руку. Она сплела свои пальцы с моими и, глядя мне в лицо, произнесла:
— Так мне спокойнее.
Мы молча смотрели друг на друга. В далеком прошлом, когда за спиной у нас еще были косички, мы обе попали под атомную бомбардировку. Лицо Тэйко нежно белело на фоне детского матраца, и она казалась совсем здоровой. Но наше атомное прошлое не отпускало нас.
— Тебе ведь нужен свидетель, — вдруг вспомнила Тэйко. — Вытаскивай бумаги. Буду твоим свидетелем, пока еще могу писать.
И она размашисто расписалась под заявлением на получение «Книжки», приложив потом личную печать. Нажимая со всей силой на печать из слоновой кости, умирающая Тэйко гневно подтверждала мою причастность к атомной бомбардировке…
В ту ночь мне позвонил из больницы муж Тэйко: ее госпитализировали, и она, видимо, была безнадежна. «Она хочет видеть вас. Не придете ли?» — спросил он меня.
Когда я примчалась в больницу, он стоял около кровати Тэйко. Нос у него был обгоревший на солнце. Когда я с недоумением спросила, почему не привели ребенка, она ответила, что не хочет его видеть.
— Врач сказал, едва ли она дотянет до утра, — тихим голосом сообщил мне муж.
Я никак не могла понять, почему Тэйко не хочет повидать сына.
— Пойду и приведу его, — вызвалась я. И тут Тэйко, лежавшая с закрытыми глазами, открыла их и твердо сказала:
— Не надо.
— Но почему? Неужели ты не хочешь с ним встретиться? — Я все никак не догадывалась, почему умирающая мать отказывается видеть сына.
— Ужасный ты человек, — сказала она сердито. — Я не хочу, чтобы малыш видел мое безобразное лицо. — И Тэйко повернулась ко мне спиной.
Кровотечение стало несколько слабее, но изо рта и носа все время капало. Муж Тэйко вытирал кровь охлажденным полотенцем.
— Это не так уж страшно. Кровотечение, похоже, прекращается, поэтому, если ты все же захочешь увидеться с сыном, я приведу его. Вот о чем я твержу тебе! — И я погладила Тэйко по волосам.
Холодное полотенце, видимо, помогало, и кровотечение уменьшалось. Врач сказал, что конец, скорее всего, наступит этой ночью, однако не исключено, что она протянет и пару дней. Может быть, хоть в этом крохотном счастье судьба ей не откажет.
— Правда, прекращается? — спросила Тэйко, обрадовавшись.
— Да. И поэтому, наверное, стоит все-таки привести мальчика. Ведь ты же хочешь видеть его!
Тэйко взяла мужа за руку.
— Ладно, завтра приведи его пораньше, а сегодня вечером я посплю. — И она подробно объяснила, во что завтра мальчика одеть и где находится одежда.
Муж, опустив голову, вышел из палаты. По щекам его катились слезы. Я подумала, что до утра Тэйко, наверно, не доживет. И муж ее, должно быть, об этом знал.
Я не стала еще раз говорить Тэйко, что приведу ребенка.
В ту ночь она скончалась
Только после того как я получила повестку — вызов на тщательное обследование, я поняла Тэйко, отказывавшуюся от встречи с сыном. Вероятно, она хотела умереть в одиночестве, нести одной страдания хибакуся. Я хочу, чтобы и моя смерть была такой же. Хочу, чтобы у сына осталось в памяти нежное, улыбающееся лицо матери. Наши дети — хибакуся во втором поколении. Возможно, и они умрут той же смертью, что и мы. Поэтому они не должны видеть, как мы умираем. Нельзя до конца показывать им нашу агонию. Вот почему я должна идти в больницу одна.
В тот день, когда я прошла обследование, выяснилось, что лейкоциты у меня упали еще на двести единиц. Слова старого врача: «Падают» — я восприняла довольно спокойно.