— Мой Кээцу, живехонький! — Старик улыбался, а глаза его заволоклись слезами.
— Я здесь, дедуля!
Вглядываясь в лицо юноши, дед радостно закивал головой. У Кэя отлегло от сердца.
— Знаешь, я и сам начал было сомневаться, не во сне ли ты мне привиделся. Рассказал про тебя Ёсико, а она подняла меня на смех.
— А кто такая Ёсико?
— Как кто? Жена Такадзи… — пробормотал в недоумении старик.
Кэй снова вопросительно посмотрел на него.
— …Хотя, впрочем… он ведь женился на ней после твоей гибели.
— Гибели? Какой еще гибели? — изумленно выдохнул Кэй.
— Гибели в бою.
— Вы хотите сказать: гибели на войне?
— Разумеется. Ты же пал смертью храбрых и за свой ратный подвиг был удостоен ордена «Золотого коршуна» седьмой степени.
— Какого еще «Золотого коршуна»?
— В нашей деревне ты единственный получил этот орден.
Теперь Кэю стало ясно, что человек по имени Кээцу был сыном старика. «Ага, значит, после того как Кээцу погиб, Такадзи — очевидно, его младший брат — женился на Ёсико. Выходит, старик принимает меня за этого Кээцу, или, правильно говоря, Кэйити, который, судя по его имени, был старшим сыном.[38] Если Кэйити погиб во время войны, значит, случилось это по меньшей мере лет тридцать пять тому назад. Допустим, что погиб он двадцати лет, следовательно, теперь ему было бы уже за пятьдесят пять. Однако в сознании старика он остался прежним молодым Кээцу, то есть парнем примерно моего возраста».
— Присядем, Кээцу. — Старик сделал несколько шагов и первым осторожно опустился на плоский камень, каким обычно выкладывают садовые дорожки. Кэй присел чуть поодаль.
«Господи, какая же путаница в голове у бедного старика! Ведь он сознает, что сын его погиб. И в то же время считает — и попробуй разубеди его! — что это его сын, молодой, как в былые времена, сидит рядом с ним». Бабушка Кэя умерла, когда он был совсем маленьким, деда своего он тоже не помнил и не представлял, как могут вести себя старики в глубокой старости, когда наступает угасание разума. Встреча с этим стариком произвела на него удручающее впечатление.
Решив немножко потешить деда, Кэй, как бы входя в роль его погибшего сына, спросил:
— А как дела дома? Все ли здоровы?
— Такадзи отправился на заработки в Токио. Обещал приехать ко дню поминовения усопших.
Взгляд старика блуждал по развернутой веером панораме. В центре ее светлым пятном поблескивало болото. Справа, вдали от невысокой горы с часовней, виднелась знакомая автострада, по обе стороны которой теснились жилые дома. Ниже болота — террасы заливных полей. В левой стороне темной полосой протянулась роща. С холма отчетливо виднелась и пойма реки.
— Дочери мои уже в годах. У всех свои семьи, — с довольным видом рассказывал старик.
— И что же, все они живут здесь, в деревне?
— Какое там! И Кацуко, и Хироко, и Ясуко вышли замуж за городских работяг и, надо сказать, неплохо устроились в городе. Не повезло только тебе да вот, пожалуй, Такадзи.
— А что, разве крестьянским трудом не прокормишься? — спросил Кэй, а сам с тоской и неприязнью подумал о собственном отце. Тот тоже уходил на заработки, подорвал здоровье, а вернувшись домой, часто пил и дебоширил.
— Когда мы получали земельные участки, которые прежде арендовали, нам казалось: да-а, стоящая штука эта демократия. А сейчас выращивать рис нет никакого толка, само правительство против…
Кэй искоса взглянул на деда. Что-то не похож на выжившего из ума… А вдруг у старика сейчас наступит полное просветление и он возьмет да и спросит меня: «Ты, парень, собственно, кто такой?»
Доставая сигареты, Кэй подумал: «Не стоит, пожалуй, особенно рассиживаться тут».
— Дедушка, может, закурите? — Выпуская колечки дыма, Кэй протянул пачку сигарет и зажигалку.
— Не-ет, нет. Я уже давно не курю и не пью.
— А сколько же вам, интересно, лет?
— Мне-то? Восемьдесят два.
— Ого! А держитесь молодцом. И внуки небось есть?
Старик молча кивнул.
— Сколько же у вас внучат?
— Хм… целый десяток. Семерых дочки подарили, а трое от сына. Только вот разлетелись все кто куда. В последний раз удалось повидать всех вместе в прошлом году, в январе, на похоронах моей старой. Тогда и сыночки Такадзи приезжали.
«Ага, значит, жена деда, то есть мать этого самого Кээцу, уже умерла. И старик теперь живет, очевидно, вдвоем со своей снохой Ёсико», — сообразил Кэй, но все-таки для полной ясности спросил:
— Дедушка, значит, вы уже овдовели?
— Да, опередила меня хозяйка, оставила одного… — Старик утер нос, из глаз его потекли слезы.