— И кое-что от преображенного вы хотите отпустить в слово?
— Скорее, в несколько букв. По примеру поправляющихся в высоком уровне — не орлов, но мелочных и манерных ласточек, вдруг отобравших для рекреации — две широкие буквы из банковских посулов на крыше, случайно — приятные мне инициалы… Как убывающий между очередями улиц квартал, возможно — стержневой в механическом вращении города. Запруда солнца, высмоленные гранатовым кирпичные стены, набежавшая на них с маниакальностью следопыта — вестовая полынь, сигналя оловянными листьями — сестрам забвения. Избыточно жадный куст — в сохранившей себя, невзирая на истекший состав, комнате в бельэтаже: бальзамированный объем, перелесок лучей, зашторивших — стоявшие здесь оконные виды. Все где-то рядом — во времени или по скончании квартала, где что ни миг, заново начинается забывшийся город летней субботы, обескровленный исходом — в сады, на дачи, в чувственные южные земли. Вопиющий — здесь что-то происходило, чему нет продолжения — для меня, зато реальность уже не представляется такой фантастической. В станковой версии я высматриваю из кустов полыни — прекрасный, как библейская дева, город, оттого что в его гранатовые или кирпичные стены втерто — вечное лето… И, похоже, вижу его — разоблаченным.
— И то, что вы пережили в воображении…
— В моей жизни…
— Случилось в летнем городе, сохранившем в забытьи — неподдающийся стереоскопический элемент. Или в вашем случае не спрашивают о временах года? Время размыто, истекает вслепую… точнее — недооформлено.
— Скорее, недооформлен цвет. Что обусловливает стереоскопическое присутствие и даже притоптанность зимы. Отнесенные огни — для сложений буквы ночных транспортов на мерзлых пергаментах дорог, конечно зачитанных до черноты… Хотя возможна зима, расщепленная на движенья божественных харит и преследующих их граверов, повторяющих, и продолжающих и множащих грации, все более обесцвечивая. И, надеюсь, в каждой отдельной форме зима продолжается до сих пор, для меня — уже полтора года, а потом, конечно, будет подавлена, как затертое лето. Но стоит лишь посчитать разлетевшиеся детали, обманные куклы сугробов, повязанных санным следом, тут же сбившись, но при всяком счете — заново объединяя все в целое…
— Значит, в эти не подлежащие сочтению дни…
— В полночь и заполночь. Я уже третий год бодрствую там, где меньше людей и больше расчеловеченной тьмы. Возможно, затемнение порядка, этот расход сроков при пособничестве луны и провоцирует — продвинуться еще. Во всяком случае — качественно представить.
— Меня преследовал кошмар: шествующая по городу процессия злых детей. Начало брожения образов — на тех желтеющих полосах, где я снимаю доход с ошибок и где ввергнутые в веселье газетные — и всегда, и в лето новой выгородки дольнего, в этапных рельефах города — кренили под играющим мэром землю, тесня от горнила, выгоняли нечистых животных, состязаясь в ловкости — ни однажды не узря, что гуляют дух свой по отвалам и испытывают на собаках, и выдарив оскверняемому — не хлебец, но камень. Ибо наказан к побиванию — богами-покровителями, слагающимися — из шелестов, шорохов, приторного мурлыканья смыкающихся дверей — и наказывающими из рокотов, гулов и выхлопов. Мое же воображение сообщало курируемому музой полуклевет — что-то изгнанническое, электризованный неотмщенным и безнадежным профиль… что, конечно, не отлагало от меня щипанья ошибок из опусов побивания, влачения и течения за колесницей — с позднейшим несложением… Поскольку отмщенье — не мне, но… и кто есть скучнее — затравленного кем-то радикально веселым и всех необходительных чиновных?
Пилотные сообщения: полуоболганный — со школой золотого резерва, с командой золотых малюток, чтобы по утрам, на разминку, обходили подъезды и выпускали отросшие в почтах за ночь листовки, где мэр монотонно и безыскусно прогрессировал в злодеяниях. Так что ввергнутые в веселье украшали газету — ангелочками, юными и продажными потрошителями почт, каковые, прошуршав поступления от мэра, плаченные — с килограмма листка, сдавали его секреты — соперничающим сторонам и газетчикам, а всех вместе — возможно, снова мэру …
Мэр настаивал на полярности летучего слова и витальной лжи, но что за разница, говорил ли кто-нибудь правду и есть ли она вообще?