— Я тоже в каком-то из вариантов наблюдала Почти Победительницу, впрочем, в те же минуты провожая компанию криводушных отроков. Мой нестройный маршрут, конечно, начертало желание отчитать юниорам — басню с моралью или апологи в пользу Добра и снисхождения к ближним: прощение, переходящее в увлечение и так далее… Разумеется, я скопила пороков больше, чем расчет отроков — и не менее убегающей воды, отравленной отражением Пасифаи и Федры, но готовить фразу … но — обойти их в карающем языке, в судейском гласе, предстать — не прохлопавшим смысл никем с почетной кухонной лентой через плечо, но — герольдом от царствующего закона… Впрочем, в те же минуты меня провожали животные тени — пес Подозрение и гусыня Надежда: а вдруг у отроков соберется что-то — и для меня? Невзирая на провинциальность — мою или их… Цинично распотрошить их почтовые души, и погнуть прутья, и найти на дне пустозвонства — какое-нибудь интересное мне сообщение, возможно — важнейшее послание. А они дожидались, когда я разведу обходительные речи и проговорюсь — равнодушием, чтоб зажечь мной — новое веселье. Чтоб сказать, что вряд ли, соблюдая себя — в чистоте и жизнеутверждающей атмосфере, как рекомендуем им я и кто-нибудь победительный, они могут облечь так запросто — то, что меня волнует, в провинциальные жанры, бросить на растерзание — челяди слов, войне всех со всеми… Но я избыточна не меньше, чем эти вечные копиисты, и обрушу на них — столько, что истинное проглотит цену. К тому же кто-то из них постоянно отвлекается, полагая: как только начинаешь присматриваться к действительному — оно ужасает. Возможно, Почти Победительница пыталась найти как раз отвлекшегося.
— В верховьях дома, служащего мне крепостью, обитает великолепное дитя — призванием пастушок. Куда бы мне ни взыграло направиться — он, вне сомнения, будет там. На завешивающих один аккорд качелях или — с подсекающей свист скакалкой, выпасая травы и расстреливая мячом — стены крепости моей, и у парадных, верховодя и проникая прыжком меловые асфальтовые кривоугольники. И проносит скворешню юной главы своей — сквозь бутафорию для фотопортретов: этапный рельеф из истории климата или истории платья, из истории времени и всеприсутствия. Или — всезнания: мне ведомо, откуда пошли вы — и зачем есть, и что произойдет с вами дальше. Посему, если юный пастырь мой вдруг отсутствует в близких приделах, я не слишком беспокоюсь о нем и себе. Поверну ли я направо или налево — из той глубины дитя и пойдет мне навстречу или сделает выезд на машине велосипед. И из всех сторон обратит ко мне утомительное повеление здравствовать. Хотя никогда не уточнит, как долго.
Вчера, возвращаясь домой, я думала — в каком эпизоде сей назидательной комедии еще не явился мне внимательный пастушок? Ужели о том, где пребуду я через пару шагов, знают все, кроме меня? Ответ нашелся при подходе к дому: дитя пока не было мне представлено — в отдохновении на широкошумном древе! Точнее, пекущимся — и о мне, и о пастве листвы.
Но когда у меня дурное настроение, а мое дурное настроение вполне ровно, я почти уверена, что дитя — чудовищно и вносит в мирные картины разлад. И оно, безусловно, — из той компании гуляющих по городу потрошителей.
Но, возможно, пастушок встречается мне столь часто — не более чем потому, что я подозреваю его во многом знании о мне?
— Некий человек, возвратясь слишком поздно от смутной, но ежедневной деятельности, вдруг прозрел на вспученном и побитом лице дома своего — Послание Домоуправа с назначением на завтра осмотра и открытости всех дверей по течению дня. Стиль, как свойственно художникам этой сферы, тираничен и неопрятен, над орфографией надругались. Объявлен ли смотр газовых плит или труб — и любопытство поделили слесарь, трубочист, трубадур… желанно счисление по головам, чтоб увериться в их уместности или преувеличенности, отсюда — неблагородстве… пытаются исследить детали Промысла, как-то — упомянутые головы или их упоминание в разных текстах? Вероятно, уже разлилось общественное мнение, расстановка сил… Но некий человек возвратился вместе с тьмой и далее — по течению обстоятельств или во веки веков — пребывал в изгойстве, и единственные обращенные к нему увещательные речи были — его монологи. Посему — описание паники: рельефно-точечный шрифт ночи, неопрятность вещей, стесненных со штатных мест, и вместо освободительного движения снов — ужасающие дефиниции к слову осмотр… плюс меркантильные планы на завтра — как не дробить себя надвое, но — удвоить, чтобы первый отправился длить как ни в чем не бывало смутную деятельность, а второй — прислужник при двери, открывая собой пространство осмотра — неизвестно чего и неясно, кому… Но поскольку двое, брошенные на информационной обочине, не умели поделить поприща, дом всю ночь переходил из рук в руки, и один брал на горло — нашествия, фабрики войны, бестрепетные мясорубки и сковородки, а другой мобилизовал — страстные длиннопалые мечты: не впускать к себе в дом никого — ни с какой миссией. Возможный финал: пока титаны отбивают вторжение извне, к ним из глубин дома выходит — пламя.