И столько было в этом слове «сударь» глубокого и целомудренного стыда, что Морис подумал: все это связано с личными чувствами и переживаниями.
— Несомненно, эта женщина возвращается с любовного свидания, — пробормотал он.
Он почувствовал, как от этой догадки, непонятно почему, сжалось его сердце.
После этого он замолчал.
Тем временем ночные пешеходы достигли улицы Веррери, повстречав на своем пути три или четыре патрульных отряди, которые, благодаря паролю, беспрепятственно их пропускали. И только при объяснении с офицером последнего патруля, возникли сложности.
Тогда Морис добавил свою фамилию и адрес.
— Хорошо, — сказал офицер, — с вами все в порядке, а вот гражданка…
— Эта гражданка?
— Кто она?
— Это… сестра моей жены.
Офицер пропустил их.
— Так значит, вы женаты, сударь, — прошептала незнакомка.
— Нет, сударыня. Почему вы так решили?
— Вы могли бы сказать, что я — ваша жена, — ответила она смеясь.
— Сударыня, — сказал в свою очередь Морис, — слово «жена» священно, и его нельзя произносить просто так. А я даже не имею чести быть знакомым с вами.
На этот раз незнакомка почувствовала, как сжалось ее сердце, и промолчала.
Они как раз шли по мосту Мари.
Молодая женщина все убыстряла шаг по мере того, как они приближались к конечной цели путешествия.
Миновали мост Турель.
— Ну вот, мы, кажется, в вашем квартале, — сказал Морис, ступая на набережную Сен-Бернар.
— Да, гражданин, — ответила незнакомка, — но именно здесь мне особенно нужна ваша помощь.
— Сударыня, вы запрещаете мне быть нескромным, и в то же время вы делаете все возможное, чтобы раздразнить мое любопытство. Это неблагородно. Доверьтесь мне, хоть немного. Мне кажется, я заслужил ваше доверие. Не удостоите ли вы меня чести узнать, с кем я говорю?
— Вы говорите, сударь, — ответила незнакомка, — с женщиной, которую вы спасли от угрожавшей ей огромной опасности, и которая будет благодарна вам за это всю жизнь.
— Я не требую так много, сударыня, будьте менее благодарны, но откройте ваше имя.
— Это невозможно.
— Однако, если бы вас привели на караульный пост, вы бы назвали его.
— Нет-нет, никогда! — воскликнула незнакомка.
— Но тогда бы вас отправили в тюрьму.
— Я была готова ко всему.
— Но ведь тюрьма сейчас…
— Это эшафот, я знаю.
— И вы бы предпочли эшафот?
— Измене. Назвать свое имя — это было бы изменой!
— Я вам уже говорил, что вы заставляете меня играть странную для республиканца роль!
— Вы играете роль благородного человека. Вы встречаете несчастную женщину, которую оскорбляют. Вы не относитесь к ней с презрением, несмотря на то, что она может оказаться простолюдинкой. И поскольку ее вновь могут обидеть, чтобы оградить ее от беды, вы провожаете ее до убогого квартала, где она живет. Вот и все.
— Да, вы правы. Да, я мог бы в это поверить, если бы не видел вас и не говорил с вами. Но ваша красота и речь выдают ваше происхождение. Именно ваша изысканность столь странная при вашем наряде и в этом убогом квартале, свидетельствуют, что за этой столь поздней прогулкой кроется какая-то тайна. Вы молчите, ну что же, не будем больше об этом. Далеко еще до вашего жилища, сударыня?
Они как раз вышли на улицу Фоссе-Ссн-Виктор.
— Видите тот маленький темный дом, — спросила незнакомка Мориса, указывая рукой на дом, расположенный за стенами Зоологического сада. Когда мы дойдем до него, мы расстанемся.
— Хорошо, сударыня. Приказывайте, я ведь здесь для того, чтобы вам повиноваться.
— Вы сердитесь?
— Я? Нисколько. Впрочем, какая вам разница?
— Для меня это много значит, я хочу попросить вас еще об одной милости.
— Какой?
— О сердечном и искреннем прощании… прощании с другом!
— Прощании с другом? О! Это слишком большая честь, сударыня. Очень странный друг, от которого подруга скрывает свое имя и дом, где живет, из опасения увидеть своего друга еще раз.
Молодая женщина опустила голову и ничего не ответила.
— Впрочем, сударыня, — продолжал Морис, — если я проник в какую-то тайну, не сердитесь на меня. Я не стремился к этому.
— Вот мы и пришли, сударь, — сказала незнакомка.
Они стояли у начала старинной улицы Сен-Жак с высокими закопченными домами, узкими проходами, переулками, в которых теснились кожевенные и прочие мастерские, потому что буквально в двух шагах протекала речушка Бьевр.
— Здесь? — спросил ошеломленный Морис. — Как! Вы здесь живете?
— Да!
— Невозможно!
— И тем не менее, это так. Прощайте. Прощайте, мой храбрый кавалер. Прощайте, мой благородный покровитель!
— Прощайте, сударыня, — ответил Морис с легкой иронией. — Только успокойте меня и скажите, что вам больше не грозит никакая опасность.
— Не грозит.
— В таком случае, я удаляюсь.
И Морис, отступив на два шага, холодно попрощался.
Незнакомка на какое-то мгновение застыла.
— Я не хотела бы вот так расстаться с вами, — сказала она. — Дайте же, сударь, вашу руку.
Морис подошел к незнакомке и протянул руку.
Он почувствовал, что молодая женщина надела ему на палец кольцо.
— О! Гражданка, что вы делаете? Разве вы не замечаете, что теряете одно из своих колец?
— Сударь, зачем вы так зло говорите?
— По-моему, сударыня, я не страдаю пороком неблагодарности?
— Полноте, сударь. Умоляю вас, друг мой. Не уходите так. Ну, чего вы хотите? Что вам угодно?
— Вы что, хотите мне заплатить? — с горечью сказал молодой человек.
— Нет, — мягко ответила незнакомка, — я хочу чтобы вы простили мне тайну, которую я вынуждена от вас скрывать.
Морис увидел, как в темноте блестят ее прекрасные глаза, влажные от слез, почувствовал, как дрожит ее теплая рука в его руках, услышал се голос, полный мольбы, и гнев его сменился восторженностью.
— Что мне угодно? — воскликнул он. — Мне угодно увидеть вас снова.
— Невозможно.
— Ну, хотя бы только один раз, на час, на минуту, на секунду.
— Я же вам сказала — это невозможно.
— Как! — воскликнул Морис. — Я вас действительно больше никогда не увижу?
— Никогда, — печальным эхом повторила незнакомка.
— Сударыня, вы играете мною, — сказал Морис.
Он поднял свою благородную голову и встряхнул длинными волосами, как человек, пытающийся избавиться от наваждения.
Незнакомка странно смотрела на него. Было видно, что и ей тяжело расставаться с провожатым.
— Послушайте, — сказала она после минутного молчания, нарушаемого только вздохами Мориса, которые он пытался сдержать. — Поклянитесь мне честью не открывать глаз с того момента, когда я попрошу вас закрыть их.
— А, если поклянусь, что со мной будет?
— Я вам докажу свою признательность. Обещаю вам больше никому и никогда не проявлять ее таким образом, если это даже и не имеет для вас значения.
— Но могу я наконец узнать?..
— Нет, доверьтесь мне и вы увидите…
— Я, сударыня, не знаю, ангел вы или демон.
— Так вы клянетесь?
— Да, клянусь!
— И что бы ни произошло, вы не откроете глаз? Что бы ни произошло, понимаете? Даже если вы почувствовали бы удар кинжала.
— Честное слово, вы меня ошеломляете этими требованиями.
— Итак, поклянитесь же, сударь. Мне кажется, вы не очень рискуете.
— Хорошо, клянусь вам, чтобы со мной ни произошло, не открывать глаз, — сказал Морис, закрыв было глаза, но остановился.
— Позвольте мне взглянуть на вас еще раз, один лишь раз, — сказал он, — умоляю вас.
Молодая женщина сняла капюшон и улыбнулась без малейшего кокетства. И при свете луны, которая как раз показалась из-за облаков, он еще раз увидел эти длинные вьющиеся волосы цвета воронова крыла, безупречные по форме брови, как будто прорисованные тушью, эти прекрасные миндалевидные глаза, томные и бархатистые, совершенной формы нос, губы, свежие и блестящие, словно кораллы.