На вновь пришедшем была точно такая же медвежья шапка, серая карманьолка, грязные руки держали такую же дубинку. Плюс к этому сбоку висела еще и большая сабля, которая при ходьбе била его по икрам. Внешний вид его вызывал еще больший ужас. Если первый был просто страшен, то второй — выглядел злобно, подло, фальшиво. Хотя казалось, что оба принадлежали к одному классу, разделяли одни убеждения, присутствующие все же рискнули украдкой полюбопытствовать, чем закончится их встреча. Точнее, сближение, поскольку они шли по одной линии. Вначале любопытство не оправдалось. Патриоты лишь обменялись взглядами. Правда, первый, который был поменьше ростом, слегка побледнел. И только по невольному движению его губ было видно, что бледность эта вызвана не чувством страха, а отвращением.
Тем не менее, ему удалось сразу же, хотя и с большим усилием, преодолеть его. И до этого его такое неприветливое лицо прояснилось. Какое-то подобие улыбки — признак благосклонности пробежало по его губам. И он слегка изменил курс движения, отклонился влево с целью остановить другого патриота.
Их встреча произошла недалеко от центра зала.
— Черт возьми! Так это же гражданин Симон! — воскликнул первый патриот.
— Он самый! Но что тебе от него нужно — от гражданина Симона? И кто ты такой сам?
— Не притворяйся, что не узнаешь меня!
— Я совсем не узнаю тебя. Клянусь, что никогда тебя не видел.
— Ну, полноте! Ты не узнаешь того, кто был удостоен чести нести голову Ламбаль?
Эти слова, произнесенные с глухой яростью, сорвались с губ патриота в карманьолке. Симон вздрогнул.
— Ты? — произнес он. — Ты?
— Чем тебя это удивляет? Эх, гражданин, а я считал тебя другом, соратником!.. Ты меня огорчаешь.
— То, что ты сделал, — это здорово, — сказал Симон. — Но я не знаю тебя.
— У тебя больше шансов быть на виду, потому что ты воспитываешь маленького Капета. Поэтому я тебя знаю и уважаю.
— Спасибо.
— Что привело сюда? Не ради прогулки же ты пришел?
— Да, я жду кое-кого… А ты?
— Я тоже.
— Как же тебя зовут? Я поговорю о тебе в клубе.
— Меня зовут Теодор.
— А дальше?
— Дальше — все. Тебе недостаточно?
— О! Вполне… Кого же ты ждешь, гражданин Теодор?
— Одного друга, которому хочу сообщить интересную весть.
— Правда! А расскажи мне.
— Есть на примете выводок аристократов…
— Как их зовут?
— Нет, извини, это я могу сообщить только моему другу.
— Ты неправ. А вот и мой друг приближается к нам. Мне кажется, он достаточно хорошо знает, как тотчас уладить твое дело. Ну, так как?
— Фукье-Тэнвилль! — воскликнул первый патриот.
— Именно он, дорогой друг.
— Так, очень хорошо.
— Да, хорошо… Здравствуй, гражданин Фукье.
Фукье-Тэнвилль, бледный, спокойный, по привычке смотрящий широко раскрытыми черными глазами из-под густых бровей, только что открыл боковую дверь зала, держа в руке регистрационную книгу, а под мышкой — пачку бумаг.
— Здравствуй, Симон, — сказал он. — Что нового?
— Новостей много. Прежде всего сообщение гражданина Теодора, который нес голову Ламбаль. Я представляю его тебе.
Фукье обратил свой умный взгляд на патриота, которого этот осмотр явно взволновал, хотя и до этого его нервы были напряжены.
— Теодор, — сказал Фукье. — Кто он такой, этот Теодор?
— Я, — сказал человек в карманьолке.
— И это ты нес голову Ламбаль? — сказал общественный обвинитель с явно выраженным сомнением.
— Я, нес по улице Сент-Антуан.
— Но я уже знаю одного, кто хвастается тем же, — заметил Фукье.
— А я знаю десять таких, — мужественно продолжал гражданин Теодор. — Но обычно те, кто говорит об этом, чего-то требуют. Я же, я не требую ничего, поэтому надеюсь иметь предпочтение.
Это высказывание рассмешило Симона и развеселило Фукье.
— Ты прав, — сказал он, — и если ты его еще не получил, то обязательно добьешься. А теперь я прошу, оставь нас. Симон должен мне кое-что сказать.
Теодор удалился, мало смущенный бесцеремонностью гражданина общественного обвинителя.
— Минуточку, — крикнул Симон, — не отсылай его просто так. Послушай сначала припасенное им сообщение.
— Ах, да! — рассеянно поправился Фукье-Тэнвилль, — сообщение?
— Да, о целом выводке, — добавил Симон.
— Ну, что же, говори. О чем идет речь?
— Ничего важного: о гражданине Мезон-Руже и нескольких его друзьях.
Фукье отпрыгнул назад, Симон поднял руки к нёбу.
— Правда? — воскликнули они вместе.
— Чистая правда. Хотите их взять?
— Немедленно. Где они?
— Я встретил Мезон-Ружа на улице Гранд-Трюандери.
— Ты ошибаешься, его нет в Париже, — возразил Фукье.
— Я видел его, говорю тебе.
— Невозможно. Мы бросили по следу сотню человек. Он не из тех, кто показывается на улицах.
— Он, он, он, — твердил Теодор, — высокий брюнет, сильный, как трое силачей, и бородатый, как медведь.
Фукье с пренебрежением пожал плечами.
— Еще одна глупость, — сказал он. — Мезон-Руж маленького роста, худощав и у него нет и намека на бороду.
С подавленным видом патриот опустил руки.
— Неважно, доброе намерение — тоже поступок. Ну, а теперь, Симон, говори скорее, меня ждут в канцелярии суда.
— Особенно нового ничего нет. Ребенок чувствует себя хорошо.
Патриот так повернулся к ним спиной, чтобы одновременно и не показаться нескромным, но и слышать все то, о чем они говорят.
— Если я вам мешаю, то пойду, — сказал он.
— Прощай, — сказал Симон.
— Привет, — бросил Фукье.
— Скажи своему другу, что ты ошибся, — добавил Симон.
— Да, я подожду его.
И Теодор отошел от них на несколько шагов и оперся на
свою дубинку.
— Значит, малыш поживает хорошо, — заметил Фукье. — А как настроение?
— Я леплю его по своему желанию.
— Он разговаривает?
— Когда я хочу этого.
— Как ты думаешь, мог бы он выступить свидетелем на процессе Антуанетты?
— Мне незачем думать, я в этом уверен.
Теодор облокотился о стойку, уставившись на дверь. Взгляд его был рассеян, тогда как уши под широкой медвежьей шапкой насторожены. Несомненно, он вслушивался в разговор и многое слышал.
— Подумай хорошенько, — настаивал Фукье. — Не соверши промаха перед Комиссией. Уверен, что Капет будет говорить?
— Он скажет все, что я захочу.
— Он рассказал тебе то, о чем мы хотим его расспросить?
— Да, обо всем.
— Это важно, гражданин Симон, то, что ты нам обещаешь. Для матери такие признания ребенка будут смертельны.
— Я надеюсь на это, черт побери!..
— Такого еще не было с тех пор, как Нерон сообщал секретные сведения Нарциссу, — глухо прошептал Фукье. — Еще раз, Симон, взвесь.
— Можно подумать, гражданин, что ты держишь меня за дурака. Каждый раз повторяешь мне одно и то же. Позволь привести сравнение. Если я опущу кожу в воду, она станет мягкой?
— Не знаю, возможно, — растерялся Фукье.
— Она становится мягкой. Так вот, маленький Капет становится в моих руках таким же послушным, как самая мягкая кожа. Для этого у меня есть свои методы.
— Ну, ладно, — пробормотал Фукье. — Это все, о чем ты хотел сказать?
— Все… Впрочем, чуть не забыл: есть у меня сообщение.
— Как всегда! Ты что же, хочешь завалить меня работой?
— Нужно служить родине.
И Симон протянул ему кусок бумаги, такой же грязный, как и кожа, о которой он только что говорил, но, естественно, не такой мягкой. Фукье взял его и прочитал.
— Опять этот гражданин Лорэн. За что ты так ненавидишь его?
— Он всегда враждебно настроен к закону. Слышал, как он вчера заявил женщине, которая помахала ему из окна: «Прощайте, сударыня». Завтра я надеюсь передать тебе несколько слов о другом подозрительном. О Морисе Линдее, который был муниципальным гвардейцем в Тампле до истории с красной гвоздикой.