— Я хочу, — ответил гражданин Теодор, — чтобы ты пропустил меня в подземный ход.
— Зачем?
— Тебе-то что за дело до этого?
Вместо ответа тюремщик с удивлением уставился на неожиданного собеседника, но тот прочитал в его взгляде не только удивление, но и проблеск согласия.
Он опустил пистолет.
— Ты отказываешься получить состояние?
— Не знаю. У меня еще никогда не было подобных предложений.
— Считай, я его сделал.
— Вы предлагаете мне заработать состояние?
— Да.
— Что вы подразумеваете под словом «заработать».
— Пятьдесят тысяч ливров золотом, устроит? Такие деньги — редкость. Сегодня 50 тысяч ливров золотом стоят уже миллион. Итак, я предлагаю пятьдесят тысяч ливров.
— За то, что я пропущу вас туда?
— Да, но при условии, что ты пойдешь туда со мной и поможешь мне в том, что мне будет нужно.
— А что вам нужно будет делать? Через пять минут этот подземный ход заполнят солдаты, которые вас арестуют.
Гражданин Теодор был поражен серьезностью этих слов.
— Ты можешь помешать солдатам спуститься туда?
— Это невозможно. И ничего здесь не придумаешь.
Было видно, что тюремщик напряг весь свой ум, чтобы отыскать способ заработать пятьдесят тысяч ливров.
— А завтра, — спросил гражданин Теодор, — мы сможем туда войти?
— Конечно, только к завтрашнему дню во всю ширину подземного входа встанет решетка. Тем более, что она будет цельной и без двери.
— Значит надо придумать что-то другое, — сказал гражданин Теодор.
— Да, нужно придумать что-то другое, — согласился тюремщик. — Подумаем.
Итак, как видим, гражданин Гракх уже вступил в союз с гражданином Теодором.
— Ладно, это моя забота, — закончил Теодор. И задал новый вопрос. — Что ты делаешь в Консьержери?
— Я — тюремщик.
— Не понял?
— Я открываю двери и закрываю их.
— Ты ночуешь здесь?
— Да, сударь.
— И ешь ты здесь?
— Не всегда. У меня тоже есть свободные часы.
— И тогда?
— Я их использую.
— И чем занимаешься?
— Захожу в кабачок «Пюи-де-Ноэ», за хозяйкой которого я ухаживаю. Она обещала выйти за меня замуж, когда я соберу тысячу двести франков.
— Где этот кабачок?
— Недалеко от улицы Вьей-Драпери.
— Очень хорошо.
— Тише, сударь!
Теодор прислушался.
— Да! — сказал он.
— Вы слышите?
— Да, шаги, шум.
— Они возвращаются. Вы хорошо видите, что у нас нет больше времени.
Это «нас» становилось все более и более убедительным.
— Согласен. Ты отличный малый, гражданин, и мне кажется, ты послан мне судьбой.
— Для чего?
— Для того, чтобы однажды разбогатеть.
— Да услышит Вас Бог!
— Значит, ты веришь в Бога?
— Иногда. Например, сегодня… Я бы охотно в него поверил.
— Так поверь, — улыбнулся Теодор и положил в руку служителя десять луидоров.
— Черт возьми! — произнес тот, глядя на освещенное фонарем золото. — Это уже серьезно.
— Серьезнее и быть не может.
— Что нужно делать?
— Завтра будь в кабачке «Пюи-де-Ноэ», тогда и скажу, что мне от тебя нужно. Тебя как зовут?
— Гракх.
— Что ж, до завтра, гражданин Гракх. Сделай так, чтобы консьерж Ришар выгнал тебя.
— Выгнал? А мое место?
— А ты хочешь остаться, имея пятьдесят тысяч?
— Нет. Но если я останусь служителем в тюрьме и бедным, то, я уверен, меня не гильотинируют.
— Уверен?
— Почти. Тогда как будучи богатым и свободным…
— Ты спрячешь деньги и станешь волочиться за какой-нибудь вязальщицей вместо того, чтобы ухаживать за хозяйкой «Пюи-де-Ноэ».
— Хорошо, договорились.
— Так завтра, в кабачке.
— В котором часу?
— В шесть вечера.
— Улетайте быстрее, вот они… Я говорю — улетайте — поскольку мне кажется, что вы спустились сквозь своды.
— До завтра, — повторил Теодор, убегая.
И действительно, настало время уходить: приближались шум шагов и голоса. Из подземного хода уже виднелся слабый свет фонарей.
Теодор побежал к той двери, на которую ему указал писарь — хозяин каморки, ломом выбил в ней замок. Всего несколько минут ему понадобилось, чтобы открыть окно и выскользнуть через него на улицу Республика.
Но перед тем, как покинуть Зал Потерянных шагов, он успел услышать разговор гражданина Гракха и Ришара.
— Гражданин архитектор оказался прав: подземный ход пролегает под комнатой вдовы Капет. Это было опасно.
— Да, конечно, — поддержал Гракх, сознающий, что говорит чистую правду.
Из подземного хода показался Сантерр.
— Гражданин архитектор, а где твои рабочие? — обратился он к Жиро.
— До того, как наступит день, они появятся и немедленно поставят решетку, — ответил голос, который, казалось, доносился из чрева земли.
— И ты спасешь родину! — сказал Сантерр, полусерьезно, полунасмешливо.
— Ты и не представляешь, насколько близок к истине, гражданин генерал, — прошептал Гракх.
Глава X
Королевский сын
Как мы узнали из предыдущих глав, подготовка процесса над королевой шла полным ходом. Предполагали, что после принесения в жертву этой головы, народная ненависть, клокочущая с давних пор, будет, наконец, утолена.
Было достаточно поводов, чтобы заставить упасть эту голову, однако Фукье-Тэнвилль, общественный обвинитель, решил, что не следует пренебрегать и новыми доводами обвинения, которые Симон обещал предоставить в его распоряжение.
На следующий день после того, как прошла встреча Симона и Фукье-Тэнвилля в Зале Потерянных шагов, узники — обитатели Тампля в очередной раз были встревожены бряцаньем оружия.
Этими узниками были мадам Елизавета, принцесса и ребенок, которого с колыбели называли Величеством, а теперь он стал всего лишь маленьким Людовиком Капетом.
Генерал Анрио в трехцветном султане и при огромной сабле, в сопровождении гвардейцев национальной гвардии вошел в башню, где томился королевский сын. Рядом с генералом следовал с недовольной миной на лице секретарь суда, с письменным прибором в руках — бумагой и чрезвычайно длинным пером.
За ним шел общественный обвинитель. Мы уже видели, мы знаем и мы еще раз встретимся с этим сухим, желтолицым и мрачным человеком, от налитого кровью взгляда которого вздрагивал даже сам свирепый Сантерр.
Замыкали шествие несколько гвардейцев национальной гвардии во главе с лейтенантом. А первым, чтобы указать комиссии дорогу, поднимался Симон, лживо улыбаясь, держа в одной руке кивер, подбитый медвежьим мехом, а в другой — колодку.
Они вошли в довольно темную, но просторную комнату, в глубине которой на кровати застыл в полной неподвижности молодой Людовик. Когда мы видели этого несчастного ребенка, убегавшего от разъяренного до состояния зверя Симона, тогда в нем ощущались жизненная сила человека, протестующего против недостойного поведения сапожника Тампля. Он убегал, кричал, плакал: то есть боялся; а значит — страдал и — надеялся на лучшее.
Сегодня же страх и надежда исчезли. Несомненно, страдание осталось. Но даже если оно и было, то ребенок — мученик, которого заставляли таким жестоким способом платить за ошибки родителей, ребенок-мученик прятал его в самой глубине своего сердца и скрывал его под видом полной отрешенности и безмолвия.
Он даже не поднял голову, когда к нему подошли члены комиссии. Они же без всякого вступления взяли стулья и расселись: общественный обвинитель — в изголовье кровати, Симон — в ногах, секретарь — у окна, гвардейцы — немного в стороне и в полутьме.
Те же из присутствующих, кто с некоторым интересом или даже любопытством рассматривал маленького узника, заметили бледность ребенка, его странную полноту, скорее отечность, опухшие сгибы его ног и суставов.
— Этот ребенок очень болен, — сказал лейтенант с такой уверенностью, которая заставила повернуться к нему Фукье-Тэнвилля, уже приготовившегося к допросу.