Хозяйка из-за давней почтительности, которую она питала к вошедшему, поднялась и сама пошла заказывать то, что он потребовал.
Мужчины сидели, повернувшись спиной друг к другу: один из них смотрел на улицу, другой — в глубину зала. Они не обменялись ни единым словом до тех пор, пока хозяйка не исчезла.
Когда за ней захлопнулась дверь, при свете единственной свечи, установленной на конце железного прута и дававшей достаточно света обоим посетителям, человек в медвежьей шапке увидел в стоящем перед ним зеркале, что комната абсолютно пуста.
— Добрый вечер, — произнес он, не поворачиваясь, своему соседу.
— Добрый вечер, — ответил тот.
— Итак, — продолжил патриот с тем же подчеркнутым безразличием, — как наши дела?
— Все кончено.
— Что именно?
— Как мы и условились, я нашел повод поговорить о службе с папашей Ришаром. Пожаловался на слабость слуха, на обмороки и даже упал в обморок прямо в канцелярии суда.
— Очень хорошо, и что дальше?
— А дальше папаша Ришар позвал свою жену, и она потерла мне виски уксусом, что и привело меня в чувство.
— Потом, как мы и решили, я пожаловался на то, что недостаток воздуха вызывает у меня обмороки и что напряженная
служба в Консьержери, где сейчас содержатся четыреста заключенных, меня убивает.
— И что ответили они?
— Мамаша Ришар меня пожалела.
— А папаша Ришар?
— Выставил меня за дверь.
— Но того, что он выставил тебя, еще недостаточно.
— Подождите. Мамаша Ришар, очень добрая женщина, тут же упрекнула его в бессердечии. Она знала, что я — отец семейства.
— И что он ответил?
— Сказал, что она права. Но что первое непреложное условие для тюремного служащего — это оставаться в тюрьме, с которой он связан. Республика не лечит, а отрубает головы тем, у кого во время исполнения служебных обязанностей случаются обмороки.
— Черт возьми! — выругался патриот.
— И он, этот папаша Ришар, прав. С тех пор, как в тюрьме австриячка, для надзирателей начался сущий ад: готовы подозревать даже родного отца.
Патриот позволил собаке, которую укусил кот, вылизать свою тарелку.
— Заканчивайте, — потребовал он, не поворачиваясь.
— Тут я опять застонал, словно почувствовал себя очень плохо. Попросил прислать врача и стал уверять, что мои дети умрут с голоду, если меня уничтожит моя страна.
— А папаша Ришар?
— Папаша Ришар сказал мне, что тюремным служащим не следует заводить детей.
— Но оставалась еще и мамаша Ришар?
— К счастью! Она закатила сцену мужу, упрекала его в жестокости. Папаше Ришару ничего не оставалось, как проявить доброту своего сердца. Он сказал мне: «Ну хорошо, гражданин Гракх, договоритесь с кем-нибудь из своих друзей о помощи. Согласен: представь мне того, кто будет тебя замещать». Я вышел, пообещав: «Хорошо, папаша Ришар, я сейчас поищу…»
— И ты нашел, «мой удалец»?
В этот момент появилась хозяйка. Она принесла гражданину Гракху его суп и бутылку.
И Гракх, и патриот тут же притворились равнодушными, не интересующимися друг другом.
— Гражданка, — сказал служитель, — я получил небольшое вознаграждение от папаши Ришара. Поэтому позволю сегодня свиную котлету с корнишонами и бутылку бургундского. Отправь служанку к мяснику, а сама сходи в подвал.
Тут же служанка вышла через входную дверь, а сама хозяйка спустилась в подвал.
— Молодец, — заметил патриот, — ты толковый парень.
— Такой толковый, что не прячусь, несмотря на ваши прекрасные обещания, чем бы они не обернулись для нас обоих. Вы предполагаете, чем это закончится?
— Да, конечно.
— Мы оба рискуем головами.
— Не беспокойся о моей.
— Признаюсь вам, сударь, что не ваша голова служит причиной моего живого беспокойства.
— Твоя?
— Конечно.
— Думаю, что это не самая большая потеря…
— Эх, сударь, голова — это драгоценная вещь.
— Но не твоя.
— Как? Не моя?
— По меньшей мере не сейчас.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что твоя голова не стоит и ломаного гроша. Если бы я, к примеру, был агентом Комитета общественного спасения, то тебя уже завтра бы гильотинировали.
Служитель так быстро повернулся, что на него залаяла собака.
Он был смертельно бледен.
— Не поворачивайся и не бледней, — произнес патриот. — Спокойно доедай свой суп: я не агент-провокатор, я — друг. Сделай так, чтобы я попал в Консьержери, устрой меня на свое место, дай ключи и завтра я отсчитаю тебе пятьдесят тысяч ливров золотом.
— Правда?
— У тебя же прекрасный залог — моя голова.
Служитель задумался на некоторое время.
— Ну, — подтолкнул патриот, наблюдая в зеркало за своим собеседником, — не делай глупых выводов. Если ты донесешь на меня, то лишь выполнишь свой долг. Республика за это не даст тебе даже одного су. Если ты будешь служить мне, то есть, забудешь о своем долге, и поскольку в этом мире несправедливо делать что-нибудь задаром, я дам тебе пятьдесят тысяч ливров.
— Все хорошо понимаю, — ответил служитель, — я останусь в выигрыше, если сделаю то, что вы просите; но я опасаюсь последствий…
— Последствий!.. Чего ты боишься? Я ведь на тебя не донесу.
— Не сомневаюсь.
— На следующий день после того, как я устроюсь, ты придешь и сделаешь в Консьержери обход. Я дам тебе двадцать пять свитков, в каждом из них будет по две тысячи франков.
Эти двадцать пять свитков разместятся в твоих карманах. Вместе с деньгами я дам тебе карту, с помощью которой ты покинешь Францию. Ты уедешь, и всюду, куда бы ты не поехал, кроме того, что ты богат, ты по меньшей мере будешь независим.
— Хорошо, сударь, договорились, будь что будет. Я ведь бедняк; я не вмешиваюсь в политику. Франция всегда прекрасно обходилась без меня и в дальнейшем не пропадет. Но если вы сделаете дурное дело, то тем хуже для вас.
— Во всяком случае, — ответил патриот, — я не сделаю ваше положение хуже, чем оно сейчас.
— Сударь позволит мне не судить о политике национального Конвента?
— Ты великолепен в философии и беззаботности. А теперь скажи, когда ты представишь меня папаше Ришару?
— Если хотите, сегодня вечером.
— Да, конечно. И кем я буду?
— Моим кузеном Мардошем.
— Мардошем, так Мардошем. Имя мне нравится. И какого сословия?
— Брючный мастер.
— От брючника до кожевенника рукой подать.
— А вы что, кожевенник?
— Я мог бы им быть.
— Понятно.
— В котором часу ты представишь меня?
— Через полчаса, если хотите.
— Тогда в девять.
— Когда я получу деньги.
— Завтра.
— Стало быть, вы ужасно богаты?
— Я ни в чем не нуждаюсь.
— Вы из бывших, не так ли?
— Какая разница?
— Иметь деньги и раздавать их, подвергаясь риску попасть на гильотину! Действительно, эти бывшие очень глупы!
— Чего же ты хочешь? У санкюлотов так много ума, что другим не осталось.
— Тсс! Вот мое вино.
— Встретимся напротив Консьержери.
— Да.
Патриот расплатился и вышел.
Из-за двери послышался его громовой голос:
— В чем дело, гражданка? Котлеты с корнишонами! Мой кузен умирает с голоду.
— Добрый Мардош! — отметил тюремщик, смакуя бургундское, которое ему только что налила нежно смотревшая на него кабатчица.
Глава XIII
Секретарь военного министерства
Покинув кабачок, патриот не ушел слишком далеко. Сквозь закопченые стекла он следил за служителем. Необходимо было убедиться: не свяжется ли тот с агентами республиканской полиции, одной из лучших во все времена. Потому что одна половина общества шпионила за другой не во имя правительства, а ради спасения собственной головы.
Но ничего опасного для патриота не произошло. За несколько минут до девяти, служитель поднялся, потрепал по подбородку кабатчицу и вышел. На набережной Консьержери патриот нагнал его и они вместе вошли в тюрьму.