— Я закончу, — продолжал Диксмер. — Я предупредил королеву, она ждет. Однако, вполне возможно, что она окажет некоторое сопротивление, но вы заставите ее сделать все, что нужно.
— Хорошо, сударь, отдавайте приказы, я их исполню.
— Сейчас я постучу в дверь, Жильбер мне откроет. Вот этим кинжалом, — Диксмер расстегнул свою одежду и показал, наполовину вытащив из ножен кинжал с двумя лезвиями, — этим кинжалом я убью его.
Женевьева невольно вздрогнула.
Диксмер сделал знак рукой, приказывая ей сосредоточиться.
— В тот момент, когда я нанесу удар, — наставлял он, — вы броситесь во вторую комнату, туда, где находится королева. Там нет двери, вы это знаете, есть только ширма. Вы поменяетесь с королевой одеждой, а я тем временем убью второго охранника. Затем я возьму королеву под руку и выйду с ней из камеры.
— Очень хорошо, — холодно произнесла Женевьева.
— Вы понимаете? — продолжал Диксмер. — Каждый вечер вас видят здесь в этом черном пальто, скрывающем ваше лицо. Наденьте это пальто на Ее Величество и сделайте все точно так, как вы это делаете каждый раз сами.
— Я сделаю все так, как вы говорите, сударь.
— Теперь мне остается только простить вас и поблагодарить, сударыня, — произнес Диксмер.
Женевьева кивнула головой и холодно улыбнулась.
— Мне не нужны ни ваше прощение, ни ваша благодарность, сударь, — сказала она, протянув руку. — То, что я делаю, а точнее, собираюсь сделать, сглаживает преступление, совершенное, мною по слабости. И не одна я виновна в нем. Вспомните свое поведение, сударь. Вы ведь почти вынудили меня совершить это преступление. Вы прямо-таки толкали меня к нему. Таким образом, вы — подстрекатель, судья и мститель сразу. Это я должна простить вам мою смерть и я вам ее прощаю. Это я должна, сударь, поблагодарить вас за то, что вы лишаете меня жизни. Потому что жизнь стала для меня невыносимой в разлуке с единственным человеком, которого я люблю, а вы своей жестокой местью разорвали все узы, связывающие меня с ним.
Диксмер впился ногтями в грудь; хотел ответить, но голоса не было.
Он сделал несколько шагов по канцелярии.
— Время идет, — произнес он наконец, — на счету каждая секунда. Вы готовы, сударыня? Тогда пойдемте.
— Я вам уже сказала, сударь, — ответила Женевьева со спокойствием мученицы, — я жду!
Диксмер собрал все бумаги, проверил, надежно ли заперты двери, чтобы никто не смог войти в канцелярию. Потом он попытался повторить свои инструкции.
— Не нужно, сударь, — остановила его Женевьева. — Я прекрасно знаю, что нужно делать.
— Тогда прощайте!
И Диксмер протянул ей руку, словно в этот величественный момент все обвинения должны были отойти перед значимостью ситуации и возвышенностью самопожертвования.
Вздрогнув, Женевьева коснулась кончиками пальцев руки своего мужа.
— Вы станете рядом со мной, сударыня, — произнес Диксмер. — И как только я ударю Жильбера, пройдете.
— Я готова.
Диксмер, сжав в правой руке свой широкий кинжал, левой постучал в дверь.
Глава XVI
Шевалье де Мезон-Руж готовится
то время, как в канцелярии и у двери в камеру королевы, а точнее у двери в первую комнату, занимаемую охранниками, происходила сцена, о которой вы прочитали в предыдущей главе, с другой стороны камеры, то есть с так называемого «женского двора» тюрьмы тоже велись подготовительные работы.
Вдруг от стены, как каменная статуя, отделился человек. Его сопровождали две собаки. Напевая «Ca ira» — очень модную в то время песенку, он провел связкой ключей по пяти прутьям решетки, закрывающим окно королевы. Королева вздрогнула; но, догадавшись, что это сигнал, тихонько открыла окно и так умело принялась за работу, что сама удивилась своей сноровке. Раньше в слесарной мастерской, где ее августейший супруг иногда проводил время, она лишь касалась своими изящными пальцами инструментов, похожих на тот, на который в этот час возлагались все надежды на спасение.
Как только человек со связкой ключей услышал, что окно королевы открылось, он постучал к охранникам.
— А! А! — узнал Жильбер, глядя сквозь решетку. — Так это ведь гражданин Мардош.
— Он самый и есть, — подтвердил тюремщик. — Ну как? Кажется, мы хорошо несем службу?
— Как обычно, гражданин ключник. Вы, кажется, не часто находили у нас погрешности.
— Да, — согласился Мардош, — но в эту ночь нужна особая бдительность.
— Неужели? — удивился подошедший Дюшен.
— Да.
— А что произошло?
— Откройте окно, я расскажу вам.
— Открывай, — скомандовал Дюшен.
Жильбер открыл окно и обменялся рукопожатием с ключником, охранники уже успели подружиться с ним.
— Так в чем же дело, гражданин Мардош? — повторил Жильбер.
— Заседание Конвента было очень жарким. Вы читали?
— Нет. Что же там произошло?
— Сначала гражданин Эбер сообщил кое-что неизвестное.
— Что именно?
— А то, что заговорщики, которых считали мертвыми, живы и даже очень живы.
— Я уже слышал об этом, — вставил Жильбер. — Негодяи Делессар и Тьерри сейчас в Англии.
— А шевалье де Мезон-Руж? — произнес ключник так громко, чтобы королева его услышала.
— Как! Этот тоже в Англии?
— Вовсе нет, он во Франции, — так же громко продолжал Мардош.
— Он что, вернулся?
— Он и не уезжал.
— Какой дерзкий человек! — заметил Дюшен.
— Такой уж он есть.
— Теперь попытаются его арестовать?
— Конечно, попытаются, но кажется, что это совсем непросто.
В этот момент лезвие в руках королевы так сильно заскрежетало о железо, что ключник испугался, как бы охранники не услышали, несмотря на все его усилия заглушить эти звуки.
Он наступил на лапу одной из собак, которая взвыла от боли.
— Бедное животное! — сказал Жильбер.
— Ему тоже следовало бы надеть сапоги, — ответил ключник. — Жирондист, замолчи.
— Твоего пса зовут Жирондист, гражданин Мардош?
— Точно, я выбрал для него такое имя.
— Однако, о чем ты говорил? — перебил Дюшен, который, поскольку и сам в какой-то мере являлся заключенным, живо интересовался всем происходящим, как и все находящиеся в изоляции люди.
— Ах, да, я говорил о гражданине Эбере. Именно так, патриот! Я говорил, что гражданин Эбер хотел перевести австриячку обратно в Тампль.
— Зачем?
— Черт возьми! Он считает, что ее перевели из Тампля только для того, чтобы отвлечь от немедленной инспекции Коммуны.
— А еще и затем, чтобы оградить ее от попыток этого проклятого Мезон-Ружа, — сказал Жильбер. — Но мне кажется, что подземный ход все-таки существует.
— То же самое ему заявил и гражданин Сантерр. На это Эбер ответил, что раз о нем стало известно, то никакой опасности он больше не таит. И что в Тампле Марию-Антуанетту можно было бы охранять с половиной тех мер, которые приходится применять здесь, поскольку Тампль очень крепко стоит и надежнее Консьержери.
— Честное слово, — заявил Жильбер, — что касается меня, то я хотел бы, чтобы ее снова отправили в Тампль.
— Ясно, тебе надоело ее охранять.
— Нет, но это меня печалит.
Мезон-Руж громко кашлянул: чем глубже лезвие вонзалось в прут, тем больше шума оно производило.
— Так что же решили? — спросил Дюшен, подождав, пока у ключника закончится приступ кашля.
— Решили, что она останется здесь, но суд над ней состоится незамедлительно.
— Бедная женщина! — произнес Жильбер.
Дюшен, у которого слух оказался более тонким, чем у его сослуживца, или его внимание было не так занято рассказом Мардоша, наклонился, прислушиваясь к происходящему там, за ширмой.
Ключник заметил это движение.
— Понимаешь, гражданин Дюшен, — живо сказал он, — попытки заговорщиков, если они узнают, что времени на осуществление задуманного у них нет, станут совсем отчаянными. Когда в тюрьме удвоят охрану, им останется одно — вооруженный захват Консьержери. Чтобы добраться до королевы, то есть, я хотел сказать до вдовы Капета, заговорщики убьют всех, кто им помешает.