— Берегись, — сказал Морис, поднося ключ к его губам.
— Сам берегись, черт побери! На сей раз ты ударил бы не меня, а Вергилия.
— Да, конечно, ведь ты не пытаешься это перевести, и претензий у меня быть не должно. Однако вернемся к шевалье де Мезон-Ружу.
— Согласись, это отважный человек.
— Конечно, чтобы приниматься за такое дело, нужно обладать большим мужеством.
— Или большой любовью.
— Ты что же, думаешь, что шевалье так любит королеву?
— Я-то в это не верю. Я повторяю то, что все говорят. Впрочем, в нее многие мужчины влюблены, что же удивительного в том, что она и его пленила? Говорят, что и Барнав[26] очарован ею.
— Неважно, главное, что шевалье имеет единомышленников в самом Тампле.
— Возможно.
— Лорэн!
— Но это так.
— Ты что же, думаешь как другие?
— Почему бы и нет?
— Тебя послушать, так у королевы должна быть пара сотен возлюбленных.
— Две сотни, три сотни, четыре сотни. Она достаточно красива для этого. Я ведь не говорю, что она всех их любит. Но они все могут любить ее. Все видят солнце, но солнце не смотрит на каждого.
— Итак, ты хочешь сказать, что шевалье де Мезон-Руж…
— Я только говорю, что его сейчас преследуют, и, если он уйдет от ищеек Республики, то он — хитрый лис.
— А что же делает для этого Коммуна?
— Коммуна сейчас издаст постановление, согласно которому на фасаде каждого дома должен быть вывешен список с именами и фамилиями всех жильцов. Осуществляется мечта предков: почему нет окошечка в каждом человеческом сердце, чтобы всякий смог видеть, что там происходит!
— О! Превосходная идея! — воскликнул Морис.
— Насчет окошка в сердце человека?
— Нет, насчет того, чтобы повесить списки на дверях домов.
На самом же деле Морис подумал, что это поможет ему найти незнакомку или хотя бы укажет хоть какой-то след на пути поисков.
— Не правда ли? — сказал Лорэн. — Я уже говорил, что эта мера поможет нам выявить сотен пять аристократов. Кстати, сегодня утром в наш клуб явилась депутация волонтеров во главе с нашими ночными противниками, которых я покинул мертвецки пьяными. Они явились с гирляндами цветов и в венках из бессмертников.
— Правда? — рассмеялся Морис. — И сколько их было?
— Тридцать человек, они побрились и нацепили бутоньерки. «Граждане клуба Фермопил, — сказал оратор, — мы истинные патриоты и хотим, чтобы союз французов не омрачали никакие недоразумения. Побратаемся снова».
— Ну и?
— Мы опять побратались, соорудив алтарь Родины из стола секретаря и двух графинов, в которые поставили букеты цветов. Поскольку ты был героем праздника, тебя вызывали три раза, чтобы наградить венком. Но так как ты не отзывался, а наградить кого-нибудь нужно было обязательно, то венок водрузили на бюст Вашингтона. Вот так проходила церемония.
Когда Лорэн закончил этот рассказ очевидца, на улице послышался шум, раздалась барабанная дробь, сначала вдали, потом все ближе и ближе.
— Что это такое? — спросил Морис.
— Провозглашение постановления Коммуны, — ответил Лорэн
— Мне нужно бежать в секцию, — сказал Морис, прыгнув в изножье кровати и позвав слугу, чтобы одеться.
— А я пойду спать, — сказал Лорэн, — я ведь этой ночью спал всего два часа из-за этих бешеных волонтеров. Если не будет серьезных споров в секции — не тревожь меня, если же дойдет до большой драки, то пришли за мной.
— А почему ты так сияешь? — спросил Морис, взглянув на собравшегося уходить Лорэна.
— Потому что по пути к тебе я должен был пройти по улице Бетизи, а на этой улице, на четвертом этаже есть окно, которое всегда открывается, когда я там прохожу.
— А ты не боишься, что тебя примут за мюскадена[27]?
— Меня за мюскадена? Меня ведь хорошо знают, как настоящего санкюлота. Впрочем, нужно же чем-то жертвовать ради прекрасного пола. Культ родины вовсе не исключает культа любви: наоборот, одно подчиняется другому.
И алтарь Свободы
В алтарь Граций преображен.
— Ну, попробуй ударить меня за это, и я объявлю тебя аристократом, и побрею тебя так, что тебе не на что будет надеть парик. Прощай, дорогой друг!
Они обменялись сердечным рукопожатием, после чего Лорэн ушел, мечтая о своей нимфе, о своей Хлориде.
Глава V
26
27