— Откуда же я могу знать о заговоре, про который ты говоришь, гражданин обвинитель? — спросил Лорэн, скорее возмутившийся, чем испугавшийся грубости аргумента.
— Вы знали эту женщину, были ее другом, она называла вас братом, вы называли ее сестрой, и вы не знали о ее намерениях? Возможно ли? — задал вопрос председатель, — чтобы она одна задумала и совершила это деяние?
— Она совершила его не одна, — продолжал Лорэн, употребляя те же слова, что и председатель, — потому что она вам сказала, и я вам со этом сказал, и повторяю еще раз, ее вынудил муж.
— Почему же в таком случае ты не знаешь мужа? — спросил Фукье-Тэнвилль. — Ведь муж был заодно с женой?
Лорэну не оставалось ничего иного, как рассказать о первом исчезновении Диксмера, о любви Женевьевы и Мориса; наконец о том, как муж украл и спрятал свою жену в недоступном месте. Рассказать все это для того, чтобы снять с себя всякую вину и рассеять подозрения. Но для этого ему надо было открыть тайну двух друзей; заставить Женевьеву краснеть перед пятьюстами присутствующими в зале суда. Лорэн покачал головой, как бы говоря «нет» самому себе.
— В таком случае, что вы ответите гражданину обвинителю? — спросил председатель.
— Что его логика просто уничтожающая, — ответил Лорэн, — и что он убедил меня в том, о чем я даже не догадывался.
— В чем именно?
— В том, что я, как это теперь представлено, один из самых ужасных заговорщиков, которых когда-либо видели.
Это заявление вызвало в зале смех. Даже сами члены суда не могли бы в это поверить; с такой иронией молодой человек произнес эти слова.
Фукье почувствовал насмешку. В своем неутомимом упорстве он старался проникнуть во все тайны обвиняемых, но сейчас он понял Лорэна и не мог запретить себе сочувствовать ему, восхищаться им.
— Ну, гражданин Лорэн, — обратился он, — говори, защищайся. Трибунал выслушает тебя. Ему ведь известно твое прошлое, а это — прошлое достойного республиканца.
Симон хотел что то сказать; председатель знаком велел ему молчать.
— Говори, гражданин Лорэн, — сказал он, — мы слушаем тебя. Лорэн снова покачал головой.
— Это молчание является признанием, — продолжал председатель.
— Вовсе нет, — ответил Лорэн, — это молчание просто молчание, вот и все.
— Повторяю еще раз, — сказал Фукье-Тэнвилль, — ты будешь говорить?
Лорэн повернулся к залу, чтобы глазами спросить у Мориса, что делать.
Морис не сделал ни малейшего знака, чтобы позволить Лорэну говорить, и тот промолчал,
Это было равносильно тому, что приговорить самого себя к смерти.
За этим быстро последовала бы казнь.
Фукье подвел итог обвинению, а председатель — дебатам; судьи посовещались и признали виновными Лорэна и Женевьеву.
Председатель приговорил их обоих к смертной казни.
На больших часах Дворца пробило два.
С последним ударом часов председатель успел закончить чтение приговора.
Морис прислушался к двум слившимся ударам. Когда стих голос председателя и часы закончили бой, ему показалось, что с их последним ударом его покинули последние силы.
Охранники увели Женевьеву и Лорэна, который предложил молодой женщине руку.
Каждый из них по-своему поприветствовал Мориса: Лорэн улыбнулся; Женевьева, бледная и изнемогающая, кончиками пальцев, смоченных слезами, послала ему воздушный поцелуй.
До последнего момента она надеялась на то, что ей сохранят жизнь, и она оплакивала не себя, а свою любовь, которая угаснет вместе с ее жизнью.
В полуобезумевшем состоянии Морис не ответил на это прощание своих друзей. Он поднялся со скамьи, на которой сидел, бледный и ошеломленный. Его друзья исчезли.
Он почувствовал, что в нем осталось только одно живое чувство — сжигающая сердце ненависть.
Морис бросил вокруг себя последний взгляд и узнал Диксмера, который вместе с другими, выходя из зала, пригнулся под сводами двери, ведущей в коридор.
Со скоростью распрямляющейся пружины, Морис прыгал со скамьи на скамью, пока не достиг той самой двери.
Диксмер уже спускался в полутьме коридора.
Морис бросился за ним.
В тот момент, когда Диксмер ступил на плитки большого зала, его плеча коснулась рука Мориса
Глава XXV
Дуэль
В те времена положить руку на плечо чужому человеку считалось делом серьезным.
Повернувшись, Диксмер узнал Мориса.
— А, здравствуйте, гражданин республиканец, — произнес Диксмер, слегка вздрогнув, но тут же взял себя в руки, сумел скрыть свое волнение.