— Какое вообще отношение имеет король Дагобер к тому, что происходит сейчас?
— Этот тиран, разве не он говорил великому Элуа[71]: «Он не из такой уж хорошей компании, которую следует покинуть?» А я, я — республиканец! И я говорю: ничто не вынудит меня покинуть хорошую компанию — даже гильотина. В ней я чувствую себя хорошо, с ней я и останусь.
— Бедный друг! Бедный друг! — вымолвил Морис.
Женевьева молчала и только смотрела на них глазами полными
слез.
— Ты сожалеешь о жизни? — спросил Лорэн.
— Да, из-за нее!
— А я, я не сожалею ни о чем. Даже о Богане Разума, у которой — я забыл сказать тебе об этом, — были большие претензии ко мне, мешающие ей утешиться подобно Артемизе древности. Спокойно и сознательно иду на все. Согласен развлекать тех негодяев, которые побегут рядом с тележкой: я продекламирую красивое четверостишье мсье Сансону и попрощаюсь со всей компанией… Впрочем, подожди.
Лорэн замолчал.
— Впрочем, — продолжал он, — я хочу выйти. Я хорошо знаю, что никого не люблю, но совсем забыл, что я кое-кого ненавижу. Сколько времени, Морис?
— Половина четвертого.
— Мне хватит времени, черт возьми! Мне хватит.
— Конечно! — воскликнул Морис, — еще осталось девять обвиняемых. Наша очередь подойдет часам к пяти: у нас в запасе почти два часа.
— Этого времени вполне достаточно; дай-ка мне пропуск и двадцать су.
— Боже мой! Что вы собираетесь делать? — прошептала Женевьева.
Морис пожал ему руку: для него самым главным было то, что Лорэн все-таки уходит.
— Меня осенили кое-какие идеи, — улыбнулся тот.
Морис достал из кармана кошелек и протянул его другу.
— А теперь и пропуск, именем Бога!.. Я хотел сказать именем Высшего Разума!
Морис вручил ему пропуск.
Лорэн поцеловал руку Женевьевы и, воспользовавшись тем, что в канцелярию привели очередную группу приговоренных, перепрыгнул через скамейки и направился к большой двери.
— Эй, — крикнул охранник. — Кажется, один из них хочет спастись.
Лорэн выпрямился и предъявил пропуск.
— Смотри, — сказал он, — гражданин охранник, и учись лучше запоминать людей.
Охранник узнал подпись секретаря. Но он принадлежал к той категории чиновников, которые отличаются особой недоверчивостью и поскольку секретарь Дворца, так и не переборовший внутреннюю дрожь и страх от встречи с Диксмером, выходил как раз из трибунала, он обратился к нему.
— Гражданин секретарь, вот документ, с помощью которого можно выйти из зала Мертвых. Этот документ действителен?
Секретарь побледнел от ужаса и, убежденный в том, что если посмотрит перед собой, то увидит жуткое лицо Диксмера, схватив пропуск, поспешил ответить:
— Да, да, это моя подпись.
— Но, — сказал Лорэн, — если это твоя подпись, тогда верни мне пропуск.
— Нет, — возразил секретарь, разрывая его на тысячу кусочков, — такие пропуска действительны только один раз.
На какой-то миг Лорэн застыл в нерешительности.
— Ну что ж, тем хуже. Но прежде всего мне нужно его убить.
С волнением, которое легко можно понять, Морис следил за Лорэном.
— Он спасен! — с воодушевлением, похожим на радость, Морис сообщил об этом Женевьеве. — Пропуск разорвали и он больше не попадет сюда. Если и попытается, то опоздает: заседание трибунала уже будет закончено, в пять часов нас уже не будет в живых.
Женевьева вздрогнула и вздохнула.
— О! Обними меня, — попросила она, — мы больше не расстанемся… Почему же это невозможно? Боже мой! Чтобы нас убили одним ударом, чтобы мы одновременно сделали свой последний вздох.
Они уединились в самом углу сумрачного зала. Женевьева села рядом с Морисом и обвила его шею руками. Они дышали единым дыханием, они гасили в себе отзвуки любых мыслей. Приближающаяся смерть не могла преодолеть силы любви.
Прошло полчаса.
Глава XXVII
Почему выходил Лорэн
Через полчаса раздался сильный стук: охранники открыли низкую дверь. За ней стояли Сансон и его помощники со связками веревок в руках.
— О, друг мой! — едва вымолвила Женевьева, — наступил роковой час, я теряю сознание.
— И будете неправы, — вдруг раздался звучный голос Лорэна:
— Лорэн! — в отчаянии воскликнул Морис.