— Но, если она не будет приходить, я не смогу ее видеть, ведь нам запрещено выходить?..
— На этот раз тебе некого винить, сама виновата во всем, — сказал Морис.
— О! — завопила бедная мать. — Я виновата! Да что ты такое говоришь, в чем я виновата? Ведь ничего не было, ручаюсь за это. — О! Если бы я предполагала, что может что-нибудь случиться! Горе тебе, Антуанетта, ты дорого мне заплатишь!
И эта до крайности разъяренная женщина, погрозила королеве кулаком.
— Никому не угрожай, — сказал Морис, — будь мягче. Ты — женщина и гражданка. Антуанетта тоже женщина и мать, поэтому она должна сжалиться над матерью. Завтра твоя дочь будет аресто-
вана и заключена в тюрьму… Потом, если что-нибудь обнаружится, а ты хорошо знаешь, что когда очень хотят, то всегда находят, она погибнет, и она и ее подруга.
Жена Тизона, слушавшая Мориса с возрастающим ужасом, ошеломленно посмотрела на королеву.
— Ты слышишь, Антуанетта?.. Моя дочь?.. Это ты погубила мою дочь?
Казалось, что и королева пришла в ужас, но не от угрозы, которой горели глаза тюремщицы, а от отчаяния, которое она видела в этом взгляде.
— Подойдите, мадам Тизон, мне нужно с вами поговорить, — сказала она.
— Ну, хватит! Никаких уговоров! — воскликнул коллега Мориса. — Это уже слишком, черт возьми!
— Оставь их в покое, Агрикола, — сказал Морис ему на ухо. — Любым способом нужно узнать истину.
— Ты прав, гражданин Морис, но…
— Зайдем за витраж, гражданин Агрикола, и повернемся спиной, я уверен, что та, для которой мы делаем это снисхождение, не заставит нас в этом раскаяться.
Эти слова были сказаны так, чтобы королева их услышала. Она бросила в сторону молодого человека благодарный взгляд. Морис беззаботно отвернулся и зашел за витраж. За ним последовал Агрикола.
— Понимаешь ли ты эту женщину? — спросил он Агриколу. — Королева — великая грешница, но это женщина с большой благородной душой. Венец разбит, но горе еще больше возвысило ее.
— Черт возьми! Как ты хорошо говоришь, гражданин Морис! Мне нравится слушать тебя, тебя и твоего друга Лорэна. То, что ты сейчас произнес — это тоже стихи.
Морис улыбнулся.
Во время этого разговора по другую сторону витража происходила сцена, которую предвидел Морис.
Жена Тизона подошла к королеве.
— Мадам, — сказала королева, — ваше отчаяние разрывает мне сердце. Я вовсе не хочу лишать вас ребенка, это слишком жестоко, но подумайте, что, если я сделаю то, что от меня требуют эти мужчины, возможно, ваша дочь погибнет.
— Делайте, что они говорят! — закричала жена Тизона. — Делайте, что они говорят!
— Но прежде подумайте, о чем идет речь.
— О чем идет речь? — спросила тюремщица с почти диким любопытством.
— Ваша дочь приводила с собой подругу.
— Да, такую же работницу, как и она сама. Из-за того, что здесь много солдат, она не хотела приходить одна.
— Эта подруга вручила вашей дочери записку, а ваша дочь ее уронила. Проходившая мимо Мари подобрала ее. Это ничего не
значащая бумага, но в ней злонамеренные люди смогут найти тайный смысл. Разве вы не слышали, что, если они захотят что-то найти, то обязательно найдут.
— И дальше что?
— Вы хотите, чтобы я отдала эту бумагу? Вы хотите, чтобы я пожертвовала другом, но разве это поможет вам вернуть дочь?
— Делайте, что они говорят! — опять закричала женщина. — Делайте, что они говорят!
— Но ведь эта записка скомпрометирует вашу дочь, — сказала королева, — поймите же!
— Моя дочь, как и я, — истинная патриотка, — воскликнула мегера. — Слава богу, Тизонов знают! Делайте, что вам говорят!
— Боже мой! — сказала королева, — как бы мне хотелось суметь убедить вас!
— Моя дочь! Я хочу, чтобы мне вернули мою дочь, — топая ногами, закричала жена Тизона. — Отдай бумагу, Антуанетта, отдай!
— Вот она, мадам.
И королева протянула несчастному созданию бумагу, которую та радостно подняла над головой и закричала:
— Сюда, идите сюда, граждане! Бумага у меня. Берите ее и верните мне моего ребенка.
— Вы жертвуете друзьями, сестра, — сказала мадам Елизавета.
— Нет, сестра, — грустно ответила королева. — Я приношу в жертву только нас. Записка никого не может скомпрометировать.
На крики жены Тизона появились Морис и Агрикола. Она тотчас же отдала им записку. Развернув ее, они прочитали:
«На востоке один друг бодрствует».
Едва взглянув на записку, Морис вздрогнул.
Почерк показался ему знакомым.