Так вот: за полгода до того утра, когда Жан де Пардальян бросал из своего окна на Лоизу взгляды, полные пылкой любви, у юноши состоялся серьезный разговор с отцом. Это произошло в полутемной каморке, оконце которой выходило на грязные задворки все того же заведения «У ворожеи». Отец и сын жили в этой тесной мрачной комнатке уже два года.
— Мальчик мой, — проговорил хорошо знакомый нам Пардальян-старший, — я хочу с тобой проститься…
— Как, отец! Вы решили уехать?! — вскричал юноша. Его огорчение было столь неподдельным, что старик с трудом сдержал слезы.
— Да, мальчик мой… Если пожелаешь, можешь меня сопровождать…
Жан нечасто краснел, не бледнел же никогда, но тут кровь прилила к его лицу, а потом резко отхлынула. Старик, наблюдавший за сыном, тихонько вздохнул и заговорил снова:
— Так вот. Нам, конечно, никто не помешает уехать вместе. Но, по-моему, будет лучше, если ты останешься здесь… Ведь Париж — словно гигантский рог изобилия, который может осыпать человека и счастливыми дарами фортуны, и ее грозными ударами. Оставайся, мой мальчик. Я чувствую, что для тебя в этом волшебном роге припасена удача… Я же с тобой прощаюсь.
— Но послушайте, отец, — спросил изумленный Жан, — что гонит вас отсюда?
— Много всего… Признаюсь тебе — я тоскую по шуму лесов, по просторам полей, по бесконечной дороге под бескрайним небом; я люблю горячее солнце, люблю ливни и грозы. А в Париже мне душно и тесно. В общем, мне необходимо выбраться из этого города, вот и весь сказ!
Возможно, у Пардальяна-старшего были более веские основания поторопиться с отъездом из Парижа, однако он ничего не стал объяснять юноше. Немного смутившись, старик постарался побыстрее закончить этот разговор:
— Кто знает, может быть, мы видимся в последний раз. Ведь я немолод, мой мальчик. И в наследство тебе могу, увы, оставить лишь свои наставления. Но поскольку это единственное, что я тебе завещаю, советую отнестись к наставлениям старика-отца с должным вниманием.
Жан не выдержал, и по его щекам покатились слезы.
— Что такое? Ты плачешь, мальчик мой? А это уж мне совсем не нравится! Слезы тебе еще пригодятся — тогда, когда придется пережить настоящее горе. Да, милый мой сын, я уезжаю… Но с гордостью могу сказать: я воспитал настоящего мужчину, который не склонит голову перед несчастьями и бедами, из каковых, собственно, и состоит жизнь. Ты блестящий фехтовальщик, самые лучшие дуэлянты Франции не устоят перед теми ударами, которые ты у меня перенял. Острый глаз, твердая рука, выдержка и отвага — всем этим ты наделен в избытке. За последние шестнадцать лет мы с тобой, ни на день не расставаясь, объездили всю Францию. Еще подростком ты побывал в Бургундии и Провансе, видел север и юг этой страны. Во время наших путешествий ты усвоил самую сложную в мире науку: научился спать на голой земле, используя седло вместо подушки и воду из ручья вместо ужина, не обращать внимания ни на зной, ни на холод, ни на голод, ни на жажду, радоваться солнцу, с удовольствием подставлять лицо дождю и не прятаться от бури. Да, ты через все это прошел, мой мальчик, и потому стал твердым, как сталь твоей шпаги.
Минуту Пардальян-старший восторженно и нежно глядел на сына, а потом продолжил свою речь:
— А ведь твои дни могли бы проходить в покое и довольстве; ты мог унаследовать от меня отличную службу и жил бы в прекрасном замке, состоя при господине столь же знатном, но еще более богатом, чем сам король Франции! Но страшное преступление изменило всю мою судьбу, да и твою тоже…
— Преступление, отец? — содрогнувшись, вскричал Жан.
— Преступление — или глупость… Одно не слишком отличается от другого… И дураком-преступником был я…
— Вы? Не верю! Вы же самый благородный человек на свете!..
— Да не волнуйся так, мой мальчик… Клянусь Пилатом и Вараввой! Выслушай меня. Я жил, как живут все искатели приключений, бродяги, распутники и забияки. Но пришло время взяться за ум, и я нашел себе теплое местечко; я мог наслаждаться сытной едой, отличным вином и всеми прочими прелестями жизни уважаемого человека. Мне надо было ценить все это — хотя бы ради тебя, мой мальчик… Но как-то хозяин приказал мне обделать одно простенькое дельце — утащить из кроватки младенца. Вскоре я принес девочку моему господину, и он за это подарил мне перстень с бриллиантом, который стоил никак не меньше трех тысяч экю. Хозяин сказал, что заплатит мне вдвое больше, если я подержу крошку в своем доме. Он велел мне сделать еще кое-что, но тут я сразу подумал: нет уж, это не по мне…