Иногда случается найти то, что не искал, и происходит это тогда, когда долго не можешь найти то, что ищешь. В конце восьмидесятых я работал в «Архивах Сены», указать точнее время не могу. Я скрупулезен, когда речь идет о жизни и творчестве Александра Дюма, но совершенно легкомыслен к датам своего жизненного пути. «Архивы» находились в особняке Ле Меньян. Это старинное каменное здание, похожее на корабль, со всех сторон пропускало воду, и казалось, вот-вот должно было пойти под снос. Читальный зал был мрачным и темным даже в самые ясные летние дни. Я торопливо перебирал расставленные в алфавитном порядке маленькие засаленные карточки с потертыми уголками, которые отсылали к старым записям актов гражданского состояния, восстановленным после пожаров во времена Коммуны. Это походило на прогулку по кладбищу.
Я уже не помню, что именно искал тогда. Я еще не полностью освоился в сумрачном и бескрайнем лесу Александра Дюма с тысячью его извилистых тропинок, не до конца исследовал все закоулки его «великолепного, многогранного, разнообразного, ослепительного, счастливого, пронизанного светом» творчества, как сказал о нем Виктор Гюго. Мои надежды были скромны: вероятно, я рассчитывал найти запись о рождении какого-нибудь его побочного ребенка, сведения об одной из его любовниц или о ком-нибудь из его издателей, например о Луи-Паскале Сетье… Я заказал документы и ждал, пока их принесут. В «Архивах Сены» ждать приходится гораздо дольше, чем искать. Чтобы чем-нибудь заняться, я вытащил какой-то ящик и стал перебирать карточки. Было ли это случайностью, когда на одной из них, на букву «Д», я прочитал: «Александр Дюма (отец). Долги Жозефины, La.s., 2 стр.»?
Я схватил бланк заказа, быстро вписал свое имя, фамилию, шифр и код документа: S AZ 282, но мне пришлось изрядно подождать, прежде чем я получил два листа небесно-голубой бумаги в мелкую клетку.
Привожу здесь документ, который я тогда держал в руках, сохранив орфографию и пунктуацию автора:
Долги ЖозефиныНесмотря на очередную заметку, опубликованную во вчерашнем номере «Ле Пэи» и перепечатанную в «Монитёр юниверсель», наш сотрудник и друг Александр Дюма не только продолжает стоять на своем, но и приводит новые любопытные доказательства в дополнение к тем, которые уже высказал.
Следующие слова принадлежат не ему, а Бурьену, единственному, кто проверял счета первого консула и Жозефины: «Можно представить себе гнев и недовольство первого консула, хотя я и вполовину преуменьшил долг; он догадывался, что супруга что-то скрывает от него. Однако он сказал мне:
— Хорошо. Возьмите шестьсот тысяч франков, расплатитесь с долгами, и впредь я не хочу об этом слышать. Я разрешаю вам сказать поставщикам, что они больше ничего не получат, если не откажутся от таких чудовищных процентов. Нужно приучить их не отпускать товар в кредит с такой легкостью».
Я по достоинству оценил могущество человека, который поставил себя выше Конституции VIII года, устроил 18 брюмера и не страшился оказаться перед Коммерческим трибуналом, не оплатив долгов своей жены или оплатив только половину. Похоже, однако, что шестисот тысяч франков в то время хватило, чтобы погасить долг в миллион двести, так как Бурьен добавляет:
«Наконец после бурных протестов я, к великому своему облегчению, покончил со всем, истратив на это шестьсот тысяч франков».
И далее он пишет:
«Но вскоре г-жа Бонапарт вновь позволила себе излишества. Эта непостижимая страсть к мотовству была едва ли не единственной причиной ее несчастий. Необдуманные траты постоянно вносили беспорядок в ее дела. Так продолжалось до ее второго брака с Бонапартом, когда она, как мне говорили, стала несколько сдержанней».
Бурьена нельзя заподозрить в недоброжелательном отношении к Жозефине. Напротив, он всегда был ее лучшим другом, при каждом удобном случае горячо хвалил ее и постоянно благодарил за оказанные ему благодеяния, на которые она не скупилась.
Теперь передадим слово человеку, который, вероятно, был осведомлен о долгах Жозефины лучше, чем кто-либо другой, потому что именно он оплачивал их.
«Жозефина, — говорит Император, — питала свойственную креолам слабость к роскоши, беспорядку и расточительству. Невозможно было положить предел ее расходам, она постоянно была в долгах. Когда приходило время платить по счетам, это становилось причиной бурных ссор. Нередко она посылала сказать торговцам, чтобы они выставляли ей счет только на половину суммы. И так чуть не до самой Эльбы, где напоминания о Жозефине хлынули на меня со всей Италии».