– Что здесь плохого? – говорила она. – Это приятно нам обоим.
– Если бы он не был священником, а вы не были бы так стары, вы стали бы любовниками, – грубо парировала Хлорис, а Аннунсиата рассмеялась.
– Но в этом-то все и дело, дорогая Хлорис. Именно потому, что мы не можем. Тебе не понятно?
Хлорис не понимала.
– Одно из преимуществ моего возраста в том, что я могу любить всех молодых людей без опасений за последствия. Любовь, как ты часто мне указывала, трудная и опасная штука, которая приносит нам ужасные беспокойства. Сейчас же я могу срывать ее плоды без опаски. Ты должна быть довольна.
Теперь она могла так говорить, хотя прошло много времени, прежде чем она смогла привыкнуть к смысли, что больше никогда не сможет зачать ребенка. Архитектура, по ее признанию, заменила эту сторону ее жизни. С помощью Шоуза она смогла создать нечто в такой же степени ее собственное и в такой же степени доставляющее наслаждение, как любой из десяти детей, которых она родила, но значительно более постоянное. Все то же самое. Письмо от Карелли об Альене вернуло ее в ту жизнь, в какую она не думала возвращаться снова. Когда Аннунсиата прочитала его, она долгое время сидела в одиночестве, думая о последнем и самом дорогом своем ребенке, пытаясь представить ее молодой двадцатичетырехлетней женщиной, размышляя, сможет ли она вынести острую боль встречи с ней. Но она всегда намеревалась уехать из Шоуза к Альене, – однако было очевидно, что карьера дочери в Сен-Жермен завершена. Она ответила Карелли и одновременно послала письмо Альене, предложив ей приехать домой.
«Все можно устроить, – писала она. – Я могу послать слуг за тобой, если нужно. Твое будущее здесь обеспечено. Ты сможешь выйти замуж, если захочешь. Но независимо от этого, ты станешь хозяйкой Шоуза после меня. Политическая ситуация у нас такова, что не причинит тебе беспокойств. Нас оставили в покое власть предержащие, и я не вижу оснований полагать, что что-либо изменится. Помни, что ты кузина королевы так же, как и короля».
На самом деле, хотя Аннунсиата не сказала этого в своем письме, положение вещей в Англии было более обнадеживающим. Вигов в управлении страной заменили тори, и многие на высших должностях в таких местах, как Оксфорд, Ормонд, Болингбрук и Map были известны проякобитскими симпатиями. Королеве совсем не нравилась идея наследования трона Геогом-Луисом, и единственным препятствием для воцарения Джеймса на троне оставалась его религия. Ежегодно 10 июня день рождения Джеймса отмечался празднованиями и шествиями, а Шотландия никогда не прекращала волноваться со времени образования Союза. Эта надежда почти в такой же мере, как и все остальное, заставляла Аннунсиату чувствовать себя такой молодой и сильной в последние год-два.
В других ветвях семьи дела шли не так хорошо, о чем Аннунсиата знала, хотя это влияло на нее очень незначительно. Обе, Сабина и Франчес, страдали от цепи несчастий с их детьми, выкидышей и смертей детей. Несмотря на то, что первенец Сабины, Хамиль, уже дожил до семи лет, Франчес осталась без наследника из-за смерти ее сыновей Джона и Артура одного за другим. Артур Баллинкри не женился вторично после смерти Кловер и, казалось, не имел никакого желания нарушать свою холостяцкую жизнь клубами, кофейными домами, праздниками в Лондоне или охотой в провинции. Его работа занимала его в достаточной мере, чтобы удерживать от попоек и распутства. Три его дома в настоящее время строились. Похоже, что он предпочитал общество других архитекторов и джентльменов любым женщинам и не проявлял никакой озабоченности по поводу отсутствия наследника.
Трудное положение сложилось в Морлэнде. Аннунсиату потрясло и ужаснуло известие о самоубийстве Индии. Хотя графиня видела письмо, которое оставила молодая женщина, она всегда чувствовала, что здесь очень многое осталось недосказанным, даже для такого доверенного лица, как она сама. Например, таинственное исчезновение «друга» Матта, Дейви, который ушел из Морлэнда в ту же ночь, и больше о нем не слышали. Это случилось три года назад, и Матт, как и Артур, не проявлял никакого желания снова жениться. Правда, имея шестерых здоровых сыновей, в этом не было острой необходимости.
Аннунсиата не была в Морлэнде со времени трагедии, и честно говоря, сама избегала даже думать об этом. В Йоркшире она много времени уделяла Шоузу. На ее вежливое письмо с извещением о ее приезде в основном отвечали вежливой благодарностью, что предоставляло ей свободу действий. Графиня следила за садами, меняла обстановку, скакала на Фениксе в сопровождении Китры, прыгающей около ее каблуков, спорила с отцом Ринардом и посещала знакомых в городе. В одном случае она могла видеть Матта – когда проходила неделя скачек. Однако то, что он никогда на них не присутствовал, извиняло для нее все другие причины.
Скачки, которые начал проводить Ральф много лет назад, стали настолько популярными, что превратились в неофициальное ежегодное событие, ожидавшееся окрестными жителями, и не только владельцами лошадей, но и теми, кто любил азартную игру и многими, кому просто нравилось появиться на людях в своих лучших нарядах и встретиться с друзьями, а таких было большинство. В 1709 году, когда Матт тяжело переживал свою трагедию и отказался проводить скачки, знатные люди Йорка сформировали комитет. Они решили проводить официальные скачки ежегодно в течение недели. Впервые они состоялись в 1709 году в Клифтон Ингс, на общественных землях около реки Уз поблизости от строящегося дома Уотермилл, принадлежавшего отцу Кита Морлэнда и разрушенного в гражданскую войну.
С того времени скачки начали приобретать большую популярность. В течение всей недели состязаний устраивались балы, вечера, собрания у знатных хозяев Йорка. Много дочерей на выданье нашли хорошую партию, а в прошлом году одна пара даже тайно сбежала. В имении Морлэндов на скачках можно было бы хорошо заработать, разводя и поставляя лошадей, однако за три года никто из Морлэнда не участвовал в них, и ни одна их лошадь не была там представлена. Аннунсиата не удивилась, когда ее приглашение на день рождения вежливо отклонили, и даже если она заметила, что отказ был только подписан Маттом, а не написан его рукой, она ничего об этом не подумала, зная, как много писем отправляется из Морлэнда в неделю.
Однажды утром, в начале мая, она прогуливалась по террасам, наслаждаясь солнечными лучами и бросая палку Китре, которая должна была ощениться. Ее прогулку прервал появившийся из дома Гиффорд и подошедший к ней с большей, чем обычно, неуверенностью.
– Моя госпожа, кто-то просит вас об аудиенции, – сообщил он с таким выражением, словно это было необычным делом.
– Если пришли с пустяками, отошли их назад, – добродушно распорядилась Аннунсиата. – Сейчас слишком рано. Ты знаешь, что я не принимаю никого, по крайней мере, до одиннадцати.
Гиффорд помедлил.
– Моя госпожа, это Клемент...
– Управляющий Клемент? Из Морлэнда? – спросила Аннунсиата, нахмурившись. – Надеюсь, плохих новостей не будет? Никто не болен?
– Он прибыл не с новостями, госпожа. Он просит о частной беседе с вами и не желает говорить мне, о чем.
Аннунсиата пожала плечами.
– Проводи его сюда, Гиффорд. Я уверена, что Клемент не стал бы беспокоить меня из-за пустяков. А когда ты приведешь его, сделай так, чтобы нас никто не тревожил.
Клемент служил управляющим у Аннунсиаты, когда она была хозяйкой Морлэнда. Сейчас он поседел, но в остальном казался таким же, как прежде. Они вместе пережили осаду и очень хорошо знали друг друга. Аннунсиата, вглядевшись в его лицо, призналась себе, что поверит ему, наверное, больше, чем любому другому, кого она знала. Должность управляющего в имении Морлэнд принадлежала семье Клемента многое поколения, и каждый последующий Клемент обладал чувством собственного достоинства и ответственностью, своего рода аристократичностью. Любой незнакомец, глядя на нынешнего Клемента, принял бы его за джентльмена.