Из его слов она заключила, что для Мориса великие дела были вовсе не те, которые, как она думала, могли происходить в Лондоне. Она посмотрела на него с нежностью и болью. Перед ней стоял другой человек, который не обращал внимания на ее озабоченность династическими проблемами.
– Я думал, что мог бы поселиться в доме Челмсфордов, если ты не против, но когда узнал, что ты здесь, я решил, что лучше вначале приехать в Йоркшир.
Он говорил с беззаботностью человека, который путешествовал по всей Италии последние семь лет.
– Какие новости от Карелли? – вновь спросила Аннунсиата.
– Он проводит свое время между Венецией и Лотарингией, – ответил Морис, – влекомый своим сердцем, как компасом.
– Своим сердцем? Что влечет его в Венецию? Неужели ее сын наконец задумался о женитьбе и о наследнике?
– Он влюбился в дочь хозяина дома, где я жил, но она не выйдет за него, – весело ответил Морис.
– Это очень похоже на Карелли – влюбиться там, где обеспечено отсутствие взаимности. Боюсь, ты, матушка, его испортила для любви и женитьбы. Он никогда не переступит через первую и самую сильную страсть к тебе.
– Что за чушь ты несешь, – раздраженно воскликнула Аннунсиата.
Морис покачал головой.
– Я серьезен, матушка. Мы совсем-совсем беспомощны для обыкновенных людей. Ведь Карелли влюбился в божественную певицу, и я полюбил темноволосых темноглазых монахинь потому, что они напоминали мне о тебе. И Альена может любить только своего короля. Отличие только в том, что они не понимают, что они делают, а я понимаю. Вот почему я больше не буду жениться. На моей совести уже эти две бедные девочки. Теперь я посвящаю себя Музе. По крайней мере это менее безнадежная любовь, чем у моего брата и сестры, хотя такая же невозможная для брака.
– Но они вернутся домой? – прервала его рассуждения Аннунсиата.
Морис посмотрел на нее с состраданием.
– Нет, до тех пор, пока не вернется король. Это единственное, в чем они тверды. Они не так легко, скажем, могут приспособиться, чем ты и я, хотя Карелли, по крайней мере, смог простить нас за это.
Морис и его дочери еще находились в Йоркшире, когда пришло известие, что королева Анна умерла на рассвете в воскресенье 1 августа. Вся страна пребывала в напряжении, ожидая, что произойдет дальше. Но виги в кабинете лучше подготовились и проявили больше активности, чем тори. Курфюрста объявили королем, в Лондоне – сразу же, а в главных городах – через несколько дней. Почти с последним дыханием Анна передала бразды правления Шрюсбери, который установил контроль над армией и ополчением, вынудил Болингбрука к бегству и послал за курфюрстом. Входило это ли в планы королевы, сказать было трудно, хотя широко распространялись сведения, что королева Анна в агонии называла ими своего брата. Другая, более печальная история вскоре повторилась. У Анны был толстый пакет бумаг, который годами хранился при ней. Она клала его на ночь под подушку, меняя конверты, когда они изнашивались или загрязнялись. После ее смерти он был обнаружен запечатанным ее собственной печатью и с записью поверх него о том, что весь пакет следует сжечь, не читая. Ее ближайшие помощники выполнили ее волю и бросили пакет в огонь, но пламя сожгло конверт и пакет рассыпался. Многие потом клялись, что видели почерк короля Джеймса на листах.
Курфюрст прибыл в Англию месяц спустя, и, к явному неудовольствию Аннунсиаты, Морис тут же отправился со своим семейством в Лондон искать удачу.
– Это тебе хорошо, матушка, – спокойно сказал он, – а музыкант зависит от покровителя. Как только истинный король вернется, я буду искать его покровительства, вместо прежнего.
Аннунсиата хотела запретить ему использовать ее дом, но в последний момент отказалась от этого. Она не желала отворачиваться от сына, ибо ей очень недоставало близких родственников. Кроме того, она рассудила, что чем меньше он будет нуждаться, тем меньше он будет бесчестить ее своим хождением на задних лапках перед курфюрстом.
Аннунсиата осталась в Йоркшире, писала письма и ждала событий. Курфюрста короновали в октябре. В Глазго, Эдинбурге и некоторых других главных городах Англии вспыхнули мятежи, но не нашлось никого, кто бы смог организовать восставших в действенную силу. Однако время пришло, графиня знала, и она должна быть готовой. Она написала Эдмунду в Сент-Омер, Карелли, Альене, королю, Бер-вику, Сабине и Аллану Макаллану в Шотландию. Люди действуют и думают медленно, но время приходит. Болингбрук бежал из Англии и находился в Сен-Жермен. Он и Бервик веди переписку с ведущими якобитами в Англии и Шотландии. Курфюрст, прибывший со своими двумя уродливыми дамами, оставил жену в заточении в Алдене, где она находилась уже двадцать лет. Он уже успел стать весьма непопулярным среди многих высоких придворных, а старый скандал, связанный с его дурным обращением со своей женой, оживил многочисленные «тайные истории», циркулирующие со многими подробными деталями. Поскольку он привез с собой весь германский двор, похоже, что расстроенные искатели мест вскоре присоединятся к тем, кто благоволит «королю за морем», вместе с обиженными явным нежеланием курфюрста вообще появляться в обществе.
Что-то должно случиться, не сейчас, поскольку зима на носу, но в следующем году, следующей весной. В следующем году Аннунсиате исполнится семьдесят, – действительно важная веха, – а Англия снова обретет короля.
Глава 16
Когда посол Венеции прибыл в Лондон в июле 1715 года, Морис Морлэнд, естественно, должен был засвидетельствовать свое уважение такой знаменитой персоне, даже если бы среди сопровождающих лиц не находились его старый покровитель герцог ди Франческини и его дочь Диана. Это, однако, не отвлекло внимания шпионов вигов от того, что высокий блондин с военной выправкой, очевидно друг герцога, являлся Чарльзом Морлэндом, графом Челмсфорд. Его присутствие в Лондоне вызвало волну удивления, несмотря на то, что он никогда официально не был изгнан, его знали как твердого якобита. Другие слухи стали распространяться через несколько часов после его приезда: граф устал от ссылки, особенно если учесть, что его мать и брат вернулись в Англию, а так как курфюрст – его кузен, он вернулся с мирными целями.
– Служанка Дианы, Катерина, рассказывает замечательно невинные сплетни, – объяснял Карелли Морису, когда они на какое-то время остались одни. – Она очень сообразительная и умная девушка. Мы не пробыли здесь и часу, как она распознала шпиона вигов – лакея со склонностью шататься без дела около закрытых дверей. К счастью, он человек красивый или воображающий себя таковым и не удивился тому, что легкомысленная служанка госпожи нашла его привлекательным.
– И он считает очень удобным, – Морис улыбнулся, – что она ненароком будет давать ему как раз ту информацию, какую ему надо?
– Катерина говорит, что она всегда видит, когда он более обычного интересуется ее ответами, потому что разглядывает потупясь ногти на руках, как будто ему скучно, и он слушает ее с трудом.
– Значит, ты здесь, чтобы установить мир с кузеном в надежде окончить свои дни в удовольствии в Англии, – сказал Морис. – А на самом деле?
– Чтобы установить связь с Маром, – ответил Карелли, инстинктивно понизив голос. – Шевалье Сент-Георг решил поднять шотландских горцев, и я должен помочь ему. Поскольку нет никакой возможности появиться в Англии незамеченным, мы сочли удобным использовать такой повод. Мар тоже в Лондоне. Мы оба будем присутствовать на королевском приеме завтра днем. Мы не знаем, как много им известно о наших планах, хотя о чем-то они определенно пронюхали. Поэтому мы хотим отвлечь их внимание, показав свою лояльность.
– А затем? – поинтересовался Морис.
– В Шотландию. Ты поедешь с нами, Морис? Морис твердо встретил его взгляд.