— Раньше боялся! Но если вы не примете мои условия, мне, я думаю, не составит труда пойти во дворец и выдать вас. К тому же, я буду не один! До завтра...
С насмешливым жестом он двинулся к воротам усадьбы, так и не закрытым после возвращений женщин из леса, но выехать ему не удалось: перед ним стоял человек, грязный, пыльный, но такой внушительный, что галантерейщик остолбенел. Незнакомец ждал его, расставив ноги, скрестив руки, и не успел толстяк сказать слова, как в три прыжка Оливье оказался рядом, стащил его с седла и повалил на землю. Красивая шляпа отлетела в сторону.
— Так чего ждать? — прорычал незнакомец. — Пойдем туда сейчас же.
Нагнувшись, он схватил галантерейщика за ворот красивой вышитой рубахи, поставил его на ноги и толкнул вперед, тыча в спину Гонтрану кинжал, который выхватил из ножен другой рукой.
— Мессир! — как безумная, закричала Жулиана. — Что вы делаете? Вы нас погубите!
— Не беспокойтесь! Пора узнать, чего стоит правосудие Филиппа! Если кто и пропал, так вот этот жирный боров! Может быть, я тоже погибну, игра стоит свеч: вы не можете так жить дальше, одинокие и слабые женщины, — он подчеркнул слово «одинокие», — с дамокловым мечом над головой. Если я не вернусь, примите меры предосторожности...
— Вот-вот! — огрызнулся Эмбер. — Я ведь тоже обращусь к королю, и меня он послушает скорее, чем какого-то бродягу. Я парижский буржуа...
— А я рыцарь! И ношу имя Оливье де Куртене! Король тоже рыцарь! Ну же, шагай вперед!
— Подождите, мессир, — проговорила Марго, служанка, голоса которой никто никогда не слышал, потому что, кажется, ей нечего было сказать. — Возьмите, на всякий случай, вот это! Я вам помогу.
В руках у нее была веревка, которой они крепко-накрепко скрутили галантерейщику запястья, а так как он изрыгал ругательства, она заткнула ему рот тряпкой, достав ее из-за пояса своего передника. Затем она почтительно протянула конец веревки Оливье:
— Так-то будет лучше!
— Спасибо, Марго! — улыбнулся Оливье. — Хорошенько ухаживайте за нашими дамами... и попрощайтесь за меня с теми, кто мне дорог...
— Нет, не надо прощаться! Или позвольте мне пойти с вами, потому что именно меня хотел осквернить этот гнусный человек! Надеюсь, я смогу говорить с королем, — воскликнула Од, которая была тут же, рядом с Марго.
— Я не уверен в этом. Король сейчас не доверяет женщинам, особенно если они очень красивы... как вы! Предоставьте это дело мне. Я хочу только того, чтобы вам просто дали право жить здесь со спокойной душой, с матушкой, бабушкой и с доброй Марго, под присмотром славных Обена и Бландины... как это было с тех пор, как произошло несчастье.
Он говорил, слегка подчеркивая слова, глядя прямо в растерянные глаза девушки, чтобы та правильно поняла его намерения: никто в деревне до сих пор не видел мужчин, и удачей было то, что сегодня никто не заметил ни Матье, ни его сына. Надо было этим воспользоваться.
— Жить со спокойной душой? В то время как вы будете рисковать жизнью? О, сир Оливье, похоже, я теряю вас всегда, как только нахожу...
Он вздрогнул, как от удара.
— Разве это так важно для вас? — пробормотал он с трудом, словно у него перехватило дыхание.
— Больше, чем я могу выразить словами.
Понимая, что с губ готово сорваться признание, она покраснела, внезапно устыдившись своего поведения, столь нескромного, что могло вызвать презрение к ней, девушке из народа, которая осмеливается поднять глаза на него, на рыцаря... на тамплиера! И она, сотрясаясь от рыданий, бросилась бежать к дому. Если бы она обернулась, то, может быть, взгляд Оливье утешил бы ее. В нем светилось острое сожаление и еще что-то, не сознаваемое им самим, но, без всякого сомнения, это было радостное чувство.
«Она любит вас...» — сказала Бертрада, испуская дух, и Оливье, потрясенный, начинал верить, что се слова не были бредом, что, возможно, это правда...
Но сейчас следовало действовать, а не мечтать о невозможном: например, нужно было, чтобы Гон-гран Эмбер заплатил за свою подлость. При мысли о том, какой опасности это сладострастное животное хотело подвергнуть столь нежное существо, кровь снова закипела у него в жилах, и он почувствовал желание убить его тут же, на месте! Это было бы так просто!.. Только вот хладнокровно расправиться с беспомощным человеком, каким бы мерзким он ни был, — нет, никогда Оливье не смог бы этого сделать... Он намотал веревку на руку, закинул конец на плечо и потянул:
— Но... Пошел! Пора навести порядок в твоей жизни, да и в моей тоже...
Знамя с королевскими лилиями едва колыхалось на вершине единственной башни, которая не была окружена рвом. Стоя рядом с двумя зубчатыми стенами, окружающими часовню, она соединялась с ними галереей и образовывала замок Пассиакум. Раньше это было самое спокойное место на свете. Интенданту замка, старому шевалье де Фурке, удавалось поддерживать некоторую дисциплину среди нескольких лучников, составлявших гарнизон, в ожидании — весьма редких! — визитов короля. Он, конечно, умер бы от скуки без шахматных партий, которые разыгрывал с капелланом, без обильной еды, которую делил с ним, и без бесконечных воспоминаний о военных кампаниях. Ими он приправлял эти самые трапезы, одно дополняло другое, капеллан же был гурманом, поэтому и воспоминаний было рассказано сверх всякой меры. Здесь все жили в замкнутом пространстве, и единственной связью с внешним миром был звон колокола в часовне, сзывавшего к молитве в урочные часы.