— Как знаете! Тогда я, пожалуй, приму предложение каноников монастыря де Корбей поработать над восстановлением их колокольни.
— Вы хотите работать? Вы? В этой стране, будучи здесь вне закона?
— Каноники смогут нас защитить. У вас же будет время подумать... а у меня — предпринять необходимые для всех нас шаги!
— Что еще вы задумали, сынок? — спросила Матильда.
— Это мое дело. Дайте мне этот пергамент!
— Зачем?
— Чтобы вернуть его кому следует и, если получится, забить его ему в глотку! Корбей стоит на середине пути между Парижем и Фонтенбло... где Филипп каждую осень охотится. Он родился в Фонтенбло и любит бывать там. Говорят, что иногда он со своими собаками удаляется от остальных охотников... вот тут-то мы и встретимся, и я буду знать наверняка, что предсказание мэтра Жака исполнится!
Вскрикнув, Жулиана бросилась к мужу:
— Матье, ради Бога! Придите в себя! Вы теряете рассудок!
Она вцепилась в него, но Матье не чувствовал этого, даже не видел ее и только сверкал глазами:
— Надо кому-то это сделать! Это воля Господа!
— Значит, вы до такой степени сомневаетесь в Его всемогуществе? Чтобы исполнить свою волю, Он не нуждается в вас! Это мы нуждаемся в Нем... Неужели вы разлюбили свою семью?
По тому взгляду, который он бросил на нее, она поняла, что до мужа не доходили никакие увещевания, что, одержимый почти маниакальной ненавистью, он ослеп и оглох, стал совсем другим человеком. Что-то сломалось в нем, возможно, из-за долгого бездействия, о котором она не имела понятия, и это что-то проснулось при виде подписи и печати на зеленом воске. И все же он произнес:
— Вы родные мне люди, и я по-прежнему вас люблю, но я дал клятву служить мэтру Жаку даже после смерти. Дайте мне этот пергамент!
Но Матильда уже несколько минут назад ловко завладела бумагой и теперь крепко держала ее. Она-то и ответила:
— Нет, сын мой. Он будет храниться у меня, так как это все, что у нас есть, с того момента, как вы решили забыть о нас. Неужели вы осмелитесь отнять его у вашей матери силой?
Он повернулся, шагнул к ней, но Реми, с трудом сохранявший молчание во время злосчастного столкновения, встал у него на пути:
— Нет, отец! Вы имеете право делать с вашей жизнью все, что хотите, хотя Господь тоже участвует в ней и может ограничивать вас согласно Своему закону, но Он запрещает вам распоряжаться жизнью ваших близких! Наши женщины заслужили право на этот кров, который достался им от нашей дорогой тети...
Матье хотел отстранить сына, но опустил руки:
— Ладно... пусть живут здесь! Когда я со всем этим покончу, они смогут присоединиться к нам! Пошли, уходим!
— Я не пойду, отец! Кто их защитит, если я последую за вами? Обен уже очень стар...
— У них есть Филипп! Чего им бояться с таким покровителем? Каноники в Корбее ждут мастера и резчика.
Реми показал пальцем на балки потолка:
— Есть хороший резчик там, наверху, который, может быть, скоро умрет. Если, к несчастью, это свершится...
— Повторяю: он сам выбрал свою судьбу!
— Но Од будет так страдать: мне надо остаться.
— Твоя мать лучше тебя сумеет врачевать душевные раны.
Тут, наконец, заговорила Жулиана:
— На этот раз твой отец прав. А мне будет спокойнее, если ты уйдешь с ним. Нам здесь нечего бояться, а он будет в опасности...
Она обняла молодого человека и прошептала ему на ухо:
— Ты смог бы помешать его безумным планам... Я буду молиться, чтобы тебе это удалось, — прошептала она.
— Я постараюсь, — сказал он, целуя ее в ответ. Потом добавил громко: — Как вы скажете, отец, так и будет, но, ради бога, давайте немного отдохнем. Отправимся на рассвете. Прошу вас... Я... устал, а вы, должно быть, устали еще больше!
Матье по-прежнему был мрачен.
— Может, и так, — согласился он. — Но не досаждайте мне больше.
Он сел у окна, на подоконнике которого цвел в горшке левкой, и больше не обмолвился ни с кем ни словом. Безнадежно махнув женщинам рукой, Реми взглянул на него и отправился в сад искать сестру. Он нашел ее сидящей у колодца и смотрящей, как ему показалось, в небо. Но, подойдя ближе, он заметил, что с этого места сквозь просвет в деревьях можно было разглядеть башню замка. Он сел рядом с Од и услышал, что она всхлипывает. Брат обнял ее за плечи.
— Не надо сердиться на отца, — тихо сказал он. — После смерти Великого магистра и трагической кончины нашей тетушки он совсем сдал и очень изменился. Я отчетливо понял это в последнее время в Шантийи...