В воскресный день Радлугин остановил во дворе Шеврикуку и сказал скорее утвердительно, нежели вопрошающе:
– Вы ведь в нашем доме живете. Я нередко встречал вас…
– Ну вроде бы… – без всякой охоты вести разговор ответил Шеврикука.
– И мне кажется, что вы в своем секторе активист.
– Говорить об этом не стоит, – будто намекая на нечто важное, но тайное, сказал Шеврикука.
– Я понял. Я так и думал про вас. Я не ошибся! – обрадовался Радлугин. И добавил уже доверительным шепотом: – Вы, конечно, принимали участие в Затмении?
– В каком затмении? – спросил Шеврикука.
– В Солнечном.
– В каком именно солнечном?
– Ах да… – сообразил нечто Радлугин. – В недавнем. В том, что в Мексике было полным, а у нас частичным.
– Видите ли… – начал Шеврикука многозначительно. – Затмения, солнечные, лунные, наводнения, землетрясения, солнцестояния… Мало ли в чем приходилось участвовать…
– Понял, понял, – заторопился Радлугин. – Все. Молчу. Конечно, в нашем доме жильцов не меньше, чем в районном городе, и вы, наверное, обо мне не слышали… Я – Радлугин.
– Отчего же, – сказал Шеврикука. – Слышал.
– Да? Очень рад. Да… Не все одинаково проявили себя во время Затмения, – сказал Радлугин тоном государственного человека, – не мне вам объяснять. Целесообразно выяснить степень участия каждого из жильцов дома…
– На какой предмет? – не менее государственно поинтересовался Шеврикука.
– Ну… – замялся Радлугин. – Чтобы иметь общую картину…
– Ну это конечно, – одобрил Шеврикука.
– Вот-вот, – удовлетворенно кивнул Радлугин. – Будем распространять опросные листы. Не могли бы вы раздать их в вашем подъезде?
– Нет, – резко сказал Шеврикука. – Не найдется времени. И не для меня это занятие.
– Ага. Понял. Но, может, хотя бы один лист потребуется вам для ознакомления?
– Один, возможно, потребуется.
Пока Радлугин защелкивал «дипломат», Шеврикука просмотрел опросный лист. Увидел среди прочего: «Что вы делали во время Солнечного Затмения? Бодрствовали? Были на посту? Тыкали пальцем в небо? Предавались панике? Пили от недовольства или из вредности? Занимались любовью? Отсиживались в туалете?» И так далее.
– Хорошо, – сказал Шеврикука. – Изучим.
– Вы знаете… – Похоже, Радлугин был намерен сделать серьезное заявление, но не отважился.
– Говорите, говорите, – разрешил Шеврикука.
– Мне кажется, в нашем подъезде завелся бомж. Он какой-то странный. С большой головой. И будто робот… наверху. Где кончается шахта лифта. Там вроде чердака.
– Вы туда поднимались?
– Нет, – сказал Радлугин, и было очевидно, что он ощущает себя виноватым перед социальной справедливостью и обязанностями гражданина. – Мне так кажется. У меня такое чувство. Я видел его… Этого, с большой головой… во дворе… Он нюхал жасмин… Он нездешний… Может, мне стоило сообщить в отделение? Или туда?..
– Вашу наблюдательность и чутье оценят, – строго сказал Шеврикука. – Но не надо спешить. Не надо. К тому же у вас, я полагаю, хватит хлопот и с опросными листами. А теперь, извините, я обязан отправиться по делам.
И Шеврикука, не оглядываясь, энергично зашагал к улице Королева. Он понимал, что наблюдательный и чуткий гражданин смотрит ему в спину, но не вытерпел и секунд через пять растворился в воздухе, наверняка вызвав в Радлугине напряжение мыслей. И пусть. И пусть себе Радлугин беспокоится в связи с объявившимся в подъезде бомжем или, может, неопознанным объектом, пусть даже докладывает о нем, куда пожелает или куда привык докладывать. Беспокоиться об этом не следовало, рассудил Шеврикука. Наблюдения или открытия Радлугина ничего не меняли.
Пэрст-Капсула лежал на раскладушке под плащом прежнего обитателя получердачья, дремал.
– Здоровье по-прежнему подорвано? – спросил Шеврикука.
– Это вы? – Пэрст-Капсула поднял голову и опустил ноги с лежанки. – У меня не здоровье. У меня состояние. Энергетическое. И судьба. Их движение теперь – нормальное.
– Ты был замечен во дворе, признан нездешним и вызвал подозрения.
– Дважды выходил из дома, – сказал Пэрст-Капсула. – Озадачил одного человека. Заметил. Более не выходил.
– Что ты делал во время Затмения? – спросил Шеврикука и протянул Отродью опросный лист.
– Я не участвовал в солнечном затмении, – печально произнес Пэрст-Капсула.
– Это огорчительно.
– Я участвовал в лунном затмении, – сказал Пэрст-Капсула.
– На самом деле, что ли? – удивился Шеврикука.
– На самом деле.
– За лунные затмения значки пока не дают…
– За них и спасибо не скажут, – серьезно заявил Пэрст-Капсула.
– Ну ладно, – сказал Шеврикука. – Что ты собираешься делать дальше?
– Я хочу быть при вас.
– Это кем же? Управляющим, связным, денщиком?
– Меня легко обидеть, – сказал Пэрст-Капсула, – видно, я стою этого. Но меня никто не посылал к вам. А таиться от забывших обо мне на Башне я могу теперь и сам. Я вычеркнут.
«И Петр Арсеньевич вычеркнут», – подумал Шеврикука.
– А может, ты желаешь находиться вблизи двух своих вещиц? Не проще было бы заполучить их обратно? Отпала бы нужда укрывать и охранять их.
– Укрывать и охранять их обременительно?
– Терпимо, – сказал Шеврикука.
– Пусть теперь они будут там, где они есть. Я хочу быть не вблизи них, а при вас.
– Зачем?
– Не знаю. Но так нужно. Мне. И я могу пригодиться вам. Обузой вам я не буду. И не создам для вас неловкие и опасные положения.
– Ночуй пока здесь, – сказал Шеврикука.
– Спасибо! – растроганно заявил Пэрст-Капсула. Потом сказал: – Я видел кандидата наук Мельникова. Он из вашего подъезда?
– Есть такой, – сказал Шеврикука. – Ну и что?
– Отчасти я произведение его лаборатории. Отчасти…
Пэрст-Капсула вновь заверил Шеврикуку, что не станет обузой, не будет ему докучать, а являться на глаза Шеврикуке обещал лишь по его велению и вызову. И что он не заскучает. И что у него уже есть остропривлекающее занятие.
А вот Радлугин стал Шеврикуке надоедать. Он караулил его во дворе, терял время, выныривал из-за углов и деревьев и как бы случайно оказывался на пути Шеврикуки. И непременно следовал душевный разговор с намеками. Шеврикука не сразу мог понять, в чем дело, но понял. Дотошный, но осторожно-осмотрительный Радлугин, конечно, наводил о нем справки, ничего не узнал и оттого, возможно, вывел о Шеврикуке суждение излишне романтизированное. Наверное, в таком суждении у Радлугина была сейчас и потребность. Дворовые разговоры протекали так, будто Шеврикука был лицом значительным, снабженным какими-то таинственными полномочиями, и намекать-то о которых не следовало по причинам государственным либо даже планетарным, а Радлугин был готов ему угодить или услужить. «Нет, надо от него отвязаться», – думал Шеврикука. И не мог отвязаться. А потребность в Шеврикуке у Радлугина открылась такая. Радлугин пребывал в растерянности, не зная, на кого ему теперь выходить, куда нести сведения. Старые структуры то ли и впрямь были поломаны и унижены, то ли на манер града Китежа опустились на дно озера Светлояр и до поры до времени обрастали там водорослями. Брошенным кутенком, поскуливая, бродил Радлугин в одиночестве, и вдруг ему померещилось, что Шеврикука – от новых структур. После сомнений, оглядок и изысканий Радлугин и надумал к нему прибиться. Шеврикука не стал его разочаровывать. Впрочем, и не позволил себе врать. Просто при разговорах с Радлугиным полномочия над ним витали и покачивали крыльями. А уж дело Радлугина было, пребывать в заблуждениях или нет. Тогда и посетила Шеврикуку мысль использовать Пэрста-Капсулу как «дупло». Длительные разговоры во дворе, дал понять Шеврикука, вряд ли хороши для дела, а вот «дупло»… «Да-да! – согласился Радлугин. – Дубровский, Маша, как же, помню, проходили в школе!» Радлугин все же не удержался и успел сделать устное донесение. Оно касалось останкинских слухов об Анаконде, заведшейся в Ботаническом саду. Конечно, Оранжерея не была близка к их кварталу, но проживающий и в двух километрах отсюда водяной змей мог вызвать в Землескребе смущение умов. Ведь чем-то его кормили, возможно, тратили на него контейнеры или емкости с гуманитарной помощью, и это при голодных обмороках в школах и детских садах. Да, да, заверил Шеврикука, с Анакондой предстоит разобраться, но разбор этот – не в компетенции жителей Землескреба, пусть даже и проявивших себя во время Солнечного Затмения самым геройским образом. Радлугин собирался высказать свое несогласие с мнением Шеврикуки, но попытка его была пресечена. Тут же Радлугин, о чем-то догадавшись, пробормотал: «Ах, да», – и более Оранжерею не упоминал. Сообщил напоследок, не без гордости, что списки участников Солнечного Затмения, как проявивших себя, так и не проявивших, им уже почти составлены, сторонники же лунных затмений выявляются. Шеврикука хотел было спросить, чем же плохи сторонники лунных затмений, но сообразил, что своей неосведомленностью о чем-либо он расстроил бы Радлугина. «Хорошо, – сказал Шеврикука. – Списки, пока лишь одних не проявивших себя, вы опустите в „дупло“ в четверг в девятнадцать ноль три у входа в кулинарию ресторана „Звездный“. Из конспиративных соображений Радлугин быстро оглядел все вокруг и прошептал, в мгновение осипнув: „А где там дупло?“ – „Дуплом будет тот самый нездешний бомж с крупной головой. Вы мне о нем докладывали“, – сказал Шеврикука. „Ах так?!“ – удивился Радлугин и долго стоял во дворе растерянный.