— Хватит бы ему баловаться.
Лёвка и Андрей улыбнулись. Люда удивлённо посмотрела на них.
Через минуту всё выяснилось. Возле шхуны из воды всплыло вверх дном ведро. Вот оно перевернулось, и из-под него показалась голова Марка. Лёвка объяснил Люде этот фокус: Марк, нырнув, проплыл под водой к корме, куда ранее сбросил ведро. Набрав ещё раз воздух, он нырнул с ведром на голове. Это требует большой ловкости, потому что ведро, наполненное воздухом, рвётся наверх. Нужно держать ногами какой-нибудь груз, рассчитав, чтобы он был не очень лёгким и не очень тяжёлым, потому что в первом случае человека вынесет на поверхность, а во втором потянет на дно. Под водой человек с ведром на голове может пробыть значительно дольше, чем без него, так как ведро выполняет роль воздушного колокола, в каких когда-то опускали в воду водолазов.
Люда заинтересовалась этими фокусами, и, когда Марк влез на шхуну, попросила, чтобы он в ближайшее время непременно научил её нырять с ведром. «Колумб» под мотором и парусами взял курс на Лузаны.
15. ПАПИРОСЫ С ТРИФЕНИЛОМЕТРИНОМ
Анч застал профессора Ананьева дома. Учёный сидел в своей комнате, листая книгу. Он радостно приветствовал гостя и спросил о фотографиях.
— Принёс несколько, — ответил Анч, — остальные на днях. Я уже говорил Людмиле Андреевне, что хочу сделать для вас специальный фотоальбом, посвящённый Лебединому острову.
— Давайте ваши фото и садитесь, — пригласил профессор Анча. — Я сегодня отдыхаю. Утром закончил статью, в которой изложил свой взгляд на проблему добычи гелия в этой местности. Теоретико-техническая проблема торио-гелия решена.
Анч положил на стол перед профессором несколько фотографий. Пока Ананьев внимательно рассматривал работы фотографа, последний быстро осмотрел комнату и стол. Он заметил, что окна открываются достаточно легко, что двери без защёлки изнутри, простой деревянный стол с одним ящиком служил как письменный. На столе лежали стопками книги и бумаги.
В раскрытой папке увидел рукопись — профессор, по всей видимости, только что закончил её просматривать и исправлять. Справа на куче газет лежал грубый новый портфель с расстёгнутыми ремешками и ключиком в замке.
Профессор Ананьев просмотрел фотографии, отложил их и закрыл папку.
— Признаться, я не ожидал, что фотографии выйдут так удачно, — сказал он Анчу. — Техника их изготовления безупречна, они свидетельствуют о художественном вкусе.
— Вы говорите мне комплименты, — Анч чуть склонил голову.
— Нет, нет, — возражал Ананьев, раскрывая портфель и убирая туда папку.
К сожалению, он не видел хищного выражения глаз своего посетителя, следящего за каждым его движением.
— Ну, рассказывайте, как вы здесь устроились, каковы успехи? — с чрезвычайной любезностью обратился профессор к Анчу. — Чаю хотите?
— Нет, благодарю. Пить не хочется. А вот если позволите закурить папиросу…
— Да, пожалуйста…
Анч вытащил портсигар, взял из той его половины, где лежали три сигареты, крайнюю, внимательно посмотрел, нет ли на мундштуке отметки карандашом, и закрыл портсигар. Но в тот же миг будто задумался, снова его открыл и протянул профессору.
— Извините за невнимательность… Может быть, закурите?
Профессор заколебался.
— Ох, искушение… — сказал профессор и — капитулировал. Он взял-таки из портсигара папиросу.
Анч спрятал портсигар, вытащил коробку со спичками, черкнул и предложил профессору огня.
Но тот встал, прошёлся по комнате, а пока вернулся — спичка догорела. Анч чиркнул другой спичкой. И снова Ананьев не закурил папиросу. Он ходил по комнате и рассказывал Анчу какую-то университетскую историю. Фотограф прикурил сам, выбросил истлевшую спичку, а потом спокойно зажёг третью, держа её в вытянутой руке. На этот раз профессор забрал у него спичку, размял кончик папиросы и закурил, сразу глубоко затягиваясь.
Если бы в комнате был посторонний наблюдатель, он заметил бы, что фотограф будто успокоился. На лице его исчезло выражение какого-то глубокого, хотя и едва заметного волнения, вместо этого в глазах появилась заинтересованность, а вся фигура выражала ожидание. Он взглянул на часы. Профессор Ананьев продолжал ходить по комнате и говорил дальше. Иногда он останавливался, набирал в рот дым и мастерски выпускал его большими серо-синими пушистыми кольцами. Он выкурил папиросу, выбросил в открытое окно окурок и снова сел в просторное деревянное кресло, сделанное Стахом Очеретом. Оно пришлось профессору по душе, и сейчас он уверял своего гостя, что в этом кресле его охватывает вдохновение.