Тут мне пришло в голову, что если нам все-таки предстоит попасть в опасную ситуацию, то мы много выигрываем, находясь на борту «Счастливого Дерзания», а не какой-нибудь удобной яхты, оборудованной по последнему слову техники.
— Ты шутишь! — сказал Джек, когда я поделился с ним этой идеей.
— Вовсе нет. Взгляни на дело под таким углом. Находись мы сейчас на яхте ценой в сто тысяч долларов, то с ума сходили бы при мысли, что можем ее потерять. А за «Счастливое Дерзание» нам беспокоиться не к чему. Только за самих себя, а для этого она нам времени не оставляет. — Я помолчал, давая ему срок усвоить эту мысль. А затем добавил: — Может, ты отмотаешь фонарик и принесешь его вниз? Главный насос опять заело.
К тому времени, когда мы починили насос и взяли под контроль течи, шхунка уже двигалась иначе. Началась бортовая качка. С моря накатывалась тяжелая зыбь. Она все усиливалась, и вскоре мы уже перекачивались с борта на борт и зарывались носом настолько, что паруса обезветривались. Гики, гафели и блоки мотались невидимо у нас над головами, гремя и стуча.
Ветер теперь стих, и мы дрейфовали по черному вздымающемуся морю в зловещем безмолвии, нарушаемом лишь стенаниями нашего бедного такелажа. Оставался только один выход: убрать паруса и рискнуть вновь завести обалдуйку.
Завелась она с крайней неохотой, но завелась, и, против обыкновения, ее жуткий вопль прозвучал в наших ушах как любимая музыка. Мы двинулись дальше в часы собачьей вахты, часто вытаскивая лаг — не слишком ли быстро мы приближаемся к неведомому берегу, лежащему где-то по носу. В три ноль-ноль лаг показал тридцать пять миль, и, живо памятуя о том, что с нами произошло в окрестностях Пласеншия-Харбор, мы решили выключить обалдуйку и прислушаться.
Сначала мы ничего не услышали, затем откуда-то очень издалека и неясно донесся слабый стон диафона. Теперь мы уже больше не были одиноки в пустом мире.
Каждый диафон (мощный аппарат для производства туманных сигналов) имеет собственный росчерк, или код. Один, скажем, подает три пятисекундных сигнала через трехсекундные интервалы в начале каждой минуты, а его ближайший сосед настроен сигналить по десять секунд каждые тридцать секунд. Джек сбегал вниз за официальным «Списком сигналов маяков и сирен», а я попытался засекать дальние стоны. Это было трудно, так как туман имеет свойство приглушать, искажать и прихотливо изымать звуки. К тому же у секундной стрелки моих часов была обескураживающая привычка двигаться стремительными спуртами, перемежавшимися крайней медлительностью. Часами Джека воспользоваться мы не могли, так как уже довольно давно обалдуйка нанесла им ловкий удар заводной ручкой.
Сперва мы определили, что это диафон на мысе Энн на подходе к Глостеру, штат Массачусетс. Мы не поверили и попытались еще раз. Получилось, что это Ред-Рок у устья Сагеней, впадающей в реку Святого Лаврентия, и мы снова не поверили. Наконец, медлительным методом исключения, мы пришли к выводу: диафон, возможно, находится на острове Литл-Бёрин у западного берега залива Пласеншия.
Таким образом, быть может, обнаружив остров Литл-Бёрин, мы перешли к следующей проблеме: как проникнуть в его гавань. «Ньюфаундлендская лоция» поставила нас в известность, что вход в гавань крайне сложен и опасен, а потому входить в нее следует, только взяв на борт лоцмана. Далее: в нее не следует входить даже днем без досконального знакомства с прибрежными водами. Лоция промолчала о том, чего не следует делать ночью в густом тумане тем, кто вовсе с этими водами не знаком. Выводы мы сделали сами.
И решили, что лучше нам оставаться на месте до зари. Если шторм налетит раньше, ну что ж, придется повернуть в открытое море и отстояться на якоре. Если же шторм погодит до зари и если туман немного рассеется, у нас появится шанс подойти к берегу, избежав кораблекрушения. К тому же мы могли повстречать местное рыбачье судно и набраться от него сведений о «прибрежных водах».
По моим часам заря занялась в шесть ноль-ноль, но зримых свидетельств этому практически не было. Правда, туман рассеялся настолько, что мы уже видели друг друга с расстояния в целых два шага. Какой-то кладбищенский полусвет позволил различать картушку компаса без помощи фонарика, что было к лучшему: батарейки в нем сели окончательно, а запасных у нас не было. Сначала мы заподозрили, что мои часы врут (нас бы это вполне устроило), но из мути внезапно выпорхнул рано проснувшийся тупик и, треща крыльями, еле избежал столкновения с нашей грот-мачтой, а потому мы поняли, что заря таки занялась всерьез.