Я не сделал и трех шагов, когда гудок машинной испустил ужасающий вопль. Меня он парализовал, но в собаку вдохнул бешеную энергию. Она взвилась и кинулась вперед расхлябанным галопом, пересекла верфь и скрылась в лабиринте улочек за воротами.
Гудок смолк, и пузатенький херувим вновь возник из своего пекла, утирая лоб краем рубашки. Он увидел меня и поманил к себе. Очень властным жестом.
— Привет-привет, — сказал он, когда я подошел, — Пауло. Вам нравится Наполеон?
Наполеон не принадлежит к числу моих любимых исторических персонажей, но я находился на французской территории, я был иностранцем, и я заюлил.
— Je его aime beaucoup. Mais je panse[9], де Голль лучше, — сказал я тактично.
Легкая тень недоумения скользнула по розовому челу Пауло и исчезла.
— Eh, bien![10] — вскричал он. — Так пейте!
И он сунул мне бутылку. Коньяк «Наполеон». Теплый, но отличный.
Между возлияниями (Пауло не принадлежал к любителям пить в одиночку) я затронул тему водворения «Счастливого Дерзания» на слип.
— Pas de difficile![11] Мы в восторге. Через час спустим траулер и втащим вас. Но, месье, почему вы не выпьете еще?
Ну, я выпил, а потом, все еще под впечатлением от встречи с большой черной собакой, я осведомился:
— Эта chien, то есть собака, она ваша? Ведет себя, будто она fou — свихнутая.
Пауло испустил громовой, сдобренный «Наполеоном» хохот.
— Свихнутая? Эта собака? Эта Бланш? Non, старина. Она, как вы это говорите? Она смышленей, чем я. Вот подождите, поглядите.
— Ладно. Je погляжу. Mais qui это vous называете ее Бланш — Белянкой, quand elle est noir, как кусок de carbon?[12]
— Но почему нет? — с некоторым раздражением ответил Пауло. — Сколько вы знаете людей с фамилиями-красками? А кожа у них какого цвета? А эта собака в любом случае очень чистая душа, белая. Бланш, так?
Неопровержимая логика. Мы сидели рядышком на штабельке досок и ждали. Я предполагал, будто мы ждем, когда бригада на слипе подаст сигнал, что все готово к спуску. Но когда несколько минут спустя они крикнули: «Порядок!» — Пауло только просиял на них улыбкой, помахал бутылкой и остался сидеть.
— Ждете vous развести une gross tete de[13] пары?
— Non, non, — сказал Пауло. — Мы ждем Бланш.
И тут из-за угла обращенного к городу главного здания верфи появилась компания разнообразнейших собак. Было их пять, начиная от огромного, неуклюжего, пыхтящего квазисенбернара до крохотной, коротконогой тявкалки, «хрустячки» по-ньюфаундлендски. Они стремительно вылетели из-за угла. Замыкала процессию Бланш.
Пауло вскочил и скрылся в своем пекле. Гудок издал три коротких вопля, и люди попрыгали с трансбордера. И тут же на него вскарабкались собаки. Без особой охоты — одна-две даже робко попытались улизнуть в сторону города. Куда там! Словно черный дьявол, загоняющий грешные души в ад, Бланш предвосхищала эти попытки: рычание, щелканье зубов — и дух сопротивления покидал дезертиров.
Лебедка взревела. Большой барабан начал вращаться, вытравливая канат. Трансбордер дернулся и заскользил по наклону к воде. Собаки безмолвствовали, только квазисенбернар зажмурил глаза и тихо поскуливал.
Вскоре все собаки уже барахтались среди пены. Трансбордер погрузился почти весь. Траулер включил двигатели и вышел в гавань. Спуск завершился.
А впрочем, не совсем. На воде теперь плавало множество всякой всячины. В большинстве — деревянные клинья, а среди них пять собачьих голов. Тут мне стал ясен скрытый смысл разыгравшейся передо мной странной сцены.
Каждая собака подплывала к клину. Каждая собака в зависимости от своих размеров, способностей и силы либо хватала клин зубами, либо начинала толкать его грудью, трудолюбиво буксируя тяжелый кусок дерева к берегу.
Рядом со мной возник Пауло, ухмыляясь до ушей.
— Не очень свихнутая, э? Бланш, она заставляет всех этих чертовых собак работать. Ils ne l’aiment pas[14], это так, но, черт возьми, что они могут? Работают или получают укус. Бланш, она хорошо с ними справляется.
Бланш выбралась на берег последней. Встряхнулась, взыскательно оглядела воду, проверяя, не надо ли вытащить еще что-нибудь, и, даже не взглянув на своих помощников, чинно прошествовала к своему любимому ложу. Только когда она блаженно разлеглась на солнышке, остальные собаки начали робко покидать верфь. Им дали отбой.