Я стоял как пришибленный под ее развороченной кормой, а мимо прошел один из рабочих верфи. Он не остановился, однако кивнул в сторону искалеченного, вымазанного суденышка и выразительно зажал нос двумя пальцами. И тут в глазах у меня побагровело. Я отправился искать Пауло, или Тео, или Мартина с целеустремленностью малайского крестьянина, впавшего в амок.
Тео я не нашел, — кажется, он был на Микелоне. Мартина я не нашел, — видимо, он поселился в палатке где-то на Ланглейде. Пауло я не нашел, — по слухам, он завербовался на грузовое судно, шедшее в Вест-Индию. Однако после трех дней пребывания в бессильной ярости мне удалось по клочкам и кусочкам восстановить достаточно ясную картину того, что произошло.
В каком-то смысле произошло это по моей вине. Попросив трех человек позаботиться об «Ишь ты!», я проявил потрясающую неосведомленность об особенностях галльского темперамента. Каждый чувствовал, что имел право быть главным опекуном, а в результате ни один пальцем о палец не ударил. Шхуна была брошена зимовать на якоре в гавани, нелюбимая, отверженная, пока мои друзья воевали между собой. Никто эту войну не выиграл, но «Ишь ты!» и я, безусловно, ее проиграли.
Каким-то образом осенние и зимние шторма она выдержала. А потом в начале марта арктический дрейфующий лед осадил острова. Несколько дней спустя западный ветер загнал льдины в гавань. Якорные цепи «Ишь ты!» не выдержали нажима и лопнули, а ее понесло кормой вперед на торчащие бревна пристани, давно заброшенной. Одно бревно пробило ее кормовой подзор, и она погрузилась в три фатома вонючей грязи, так как внутренняя гавань Сен-Пьера — не более и не менее как канализационный отстойник всех сенпьерцев.
Мартин, Тео и Пауло пришли в отчаяние, но бесплодно тратили свою энергию на взаимные обвинения. «Ишь ты!» оставалась на дне, уходя все глубже и глубже в мерзкий ил, пока в Сен-Пьер не пришла моя каблограмма с волшебным словом «застрахована».
Сент-Джонс на Ньюфаундленде не обладает монополией на коммерческое пиратство. Сен-Пьер, хотя я нежно люблю этот остров, имеет свою разновидность разбойников, которые приступили к действиям, едва до них дошло известие, что «Ишь ты!» застрахована. Шайка их подняла шхуну со дна (использовав пустые металлические бочки, привязанные к бортам с накачанным в них воздухом) и предъявила на нее права как спасатели. Они втащили ее на слип якобы для ремонта, но когда обнаружили, что ее необходимо только отмыть и заменить одну доску в подзоре, то прибегли к простому средству, чтобы увеличить сумму ремонта, взяв ломы и оторвав шесть футов кормы.
К ремонту не приступили сразу, как я распорядился, поскольку на верфи хватало работы и без «Ишь ты!», и ее предпочли сохранять до спада заказов. И когда я приехал, она все еще сохранялась.
Я не слишком горжусь моим поведением в последующие недели, но то, как вели себя сенпьерцы, тоже особой гордости не внушает. Мы дрались. Мы дрались ожесточенно, непрерывно, прибегая к хитростям, а иногда буквально вцепляясь друг другу в горло. У меня ушло шесть недель на то, чтобы шхуну подготовили к выходу в море. Это был черный период обструкции, тоски, почти безумия, пока я боролся с разбоем и корыстью, с донной грязью и небрежностью напополам с ленью на верфи.
Мне вспоминаются только два светлых момента. Один — когда в припадке слепого бешенства я ворвался в кабинет губернатора островов и имел удовольствие назвать его превосходительство сукиным сыном. (Он не распорядился о моем аресте, хотя вполне мог бы это сделать, а удовлетворился тем, что меня вывели вон.) Второй светлый момент наступил, когда пираты предъявили мне счета за подъем шхуны и ее ремонт, а я не только отказался подписать их для страховой компании, но в присутствии свидетелей рекомендовал им — с соответствующим жестом, — чтобы они использовали эти счета для снижения дефицита туалетной бумаги, временно причинявшего неудобства жителям островов.
Эта черная интермедия закончилась в последнюю неделю июля, когда приехала Клэр. Внезапно засияло солнце (в буквальном смысле слова: со дня моего приезда все время стоял туман). «Ишь ты!» была относительно чистой (хотя мы еще несколько месяцев натыкались на отложения сен-пьерской грязи в разных укромных уголках); шхуна получила новый и надежный дизель, замену жуткой обалдуйки; койки ее были расширены, и она не текла настолько, насколько это вообще было для нее возможно. Присутствие Клэр рассеяло горечь в моей душе, я разыскал моих былых сен-пьерских друзей и помирился с ними.
Мартин, Тео и Пауло (который на самом деле ни в какую Вест-Индию не уплывал) до того обрадовались восстановлению наших отношений, что устроили для нас вечеринку. Она удалась на славу, и когда мы с Клэр отправились назад на «Ишь ты!» — уже спущенную на воду и вновь пришвартованную рядом с судном Пауло, — то были в очень веселом настроении.