Отплевываясь от воды, Иван Глыба смеялся:
— Весело!..
Шорохов ни на секунду не покидал рубки. Занемевшими руками он держал штурвал, направляя шхуну против волн.
Судно шло теперь с одним зарифленным фоком, но и за него боялся шкипер, он прекрасно знал: весенние штормы на Азовском море не уступают по силе тем, которые свирепствуют в такое время на Черном и Каспии. За шхуну шкипер не боялся: судно прекрасно держалось на волнах, и, будь на нем команда поопытнее, Шорохов совершенно успокоился бы — шторм не помешал бы выполнить задание.
Прошло еще часа два. Сделав поворот оверштаг, шкипер вел теперь судно к бухте правым галсом.
Вдруг до слуха рыбаков донесся дикий, полный животного страха голос ефрейтора Люмке, высунувшего голову из каюты, куда он забился еще в начале шторма:
— Вассер! Вассер! Хильфе!
— Вода в трюме! — крикнула Нина.
Глыба, быстро отвязавшись от мачты, скользя деревянной ногой по мокрой палубе, бросился к каюте. Но в ту же секунду ударом ноги шкипер распахнул дверь рубки и позвал Глыбу к себе. Передав ему штурвал, он коротко приказал:
— Так держать!
— Есть так держать! — повторил Глыба.
Шорохов вошел в каюту. Фриц Люмке с вахтенным журналом под мышкой и чемоданом в руке стоял около трапа, не решаясь выбраться на палубу. Мигающий свет коптилки смутно освещал его бледное лицо и испуганные глаза. Глядя на просачивающиеся сквозь доски струйки воды, он продолжал повторять:
— Вассер... Вассер...
Несмотря на критическое положение, в котором оказалась шхуна, Андрей Ильич не мог не рассмеяться при виде ефрейтора.
Первая же волна, поднявшаяся и бросившая вниз шхуну, вызвала в нем не только страх, но и невыносимую тошноту. Судороги, будто клещами, сжимали желудок, Фриц Люмке корчился, молился, проклинал море и Штиммера, клялся, что больше никогда не покинет землю.
«Выбраться бы только из этого ада! — лихорадочно повторял Люмке. — Черт бы побрал и Штиммера, и его рыбу!»
Иногда ему казалось, что море начинает успокаиваться. Но вскоре судно снова взлетало вверх, на мгновение застывало на гребне волны и потом проваливалось, точно в бездонную яму. Фриц Люмке опять бросался на койку, стонал от боли и страха, шептал: «Мой бог, помоги мне...»
А когда он увидал просачивающуюся сквозь борт воду, у него, кажется, помутился разум. Он представил, что шхуна уже идет ко дну и никакая сила не может ее спасти.
— Спокойно, господин Люмке, — сказал шкипер. — Все будет хорошо.
— Карашо? Гут?
Немец с надеждой взглянул на Шорохова, заискивающе улыбнулся. Шорохов кивнул:
— Гут.
Осмотрев трещину, шкипер покинул каюту и вылез на палубу. Он взял из рук Ивана штурвал, сказал:
— Левый борт дал трещину. Надо заделать. Немца переправь в общий кубрик.
Заделав трещину и переправив Люмке в кубрик, Глыба пробрался в рубку.
— Ну, как? — спросил шкипер.
— В порядке, — ответил Иван.
Он немного помолчал, потом вытащил железную банку с табаком и закурил. И когда свет от зажигалки упал на лицо Шорохова, Глыба тихо спросил:
— Куда идем, Андрей Ильич?
— Куда идем? — Шорохов тоже хотел посмотреть на Глыбу, но зажигалка потухла, и огонек цигарки освещал только рот рыбака. — Одному дьяволу известно, Глыба, куда мы идем. Куда несет нас море, туда и идем.
— Подвернуть бы чуть правее, Андрей Ильич, — после некоторого молчания заметил рыбак. — А то в недобрый час...
Глыба закашлялся и умолк.
— О чем думаешь, Иван? — спросил Шорохов.
— Да чудится мне, Андрей Ильич, что в Светлую бухту мы попасть можем. А там, по разговорам, партизаны имеются. Как бы не полоснули из пулемета.
— А чего нам партизан бояться, Иван? — глядя на компас, проговорил Андрей Ильич. — Мы, Глыба, люди русские...
— Оно-то русские, да вроде как не совсем. Не на русской шхуне плаваем. С душком наша посудина, Андрей Ильич. А партизаны, сдается мне, недолюбливают такой душок.
Он докурил цигарку и, выждав, пока схлынула с палубы волна, вышел из рубки.
Оставшись один, Шорохов взглянул на часы. По его расчетам до бухты Светлой оставалось не больше семи-восьми миль. При таком ходе шхуна должна была подойти к ней примерно через час: при свете молний с левого борта судна уже можно было различить темнеющий обрывистый берег.
Шкипер приоткрыл дверь рубки.
— Аджаров, ко мне! — позвал он.
Мокрый с головы до ног, Саша быстро вошел в рубку.
— Скоро бухта Светлая, — сказал Шорохов. — Вот фонарик. Когда Глыба и Араки начнут убирать фок, ты дашь на берег сигнал. Не забудь: три коротких, один продолжительный.