— А ну, живо отсюда!
Девчушка убежала.
Баркасик был небольшой — обычная «посудина», как говорил Петро, с кормовым и носовым кубриками, с одной мачтой и кливером. Двое рыбаков со швабрами в руках стояли на носу, двое других на корме перебирали сетки.
Вслед за Калугиным из машины легко выпрыгнул Моренц. Он огляделся по сторонам, приказал шоферу не покидать машины и подошел к баркасу. Все четверо рыбаков сошли на берег. Петро сказал Моренцу:
— Надежные люди, господин капитан. И хорошие рыбаки.
Моренц изучающе вглядывался в лица. И в каждом с удовлетворением находил выражение покорности и какой-то придавленности. Он пальцем поочередно указал на каждого и спросил:
— Ты, ты, ты и ты — есть рыбак?
Ответил самый пожилой, со следами оспин на лбу и щеках:
— Так точно, господин офицер. Рыбаки. Рыбалкой, значит, раньше промышляли...
Моренц вытащил из кармана пачку сигарет.
— Курить.
Четыре руки с огрубелыми от работы и морской воды пальцами потянулись за сигаретами.
— Премного благодарны, господин офицер, — сказал все тот же пожилой рыбак. И, потупившись, добавил: — У нас тут вопросик один есть, господин офицер. Если, значит, дозволите, зададим этот вопросик.
Моренц кивнул:
— Можно спрашивать.
Рыбак не спеша закурил, кашлянул, смущенно переступил с ноги на ногу.
— Мы вот об чем, значит. Насчет того, что севрюгу заловим, сомневаться не приходится. Рады, как говорят, стараться услужить вам, господин офицер. Но только чтоб и с нами без обману. Кончим рыбалить — нам, значит, на казан.
— Что есть такое «казан»? — не понял гестаповец.
— Это есть такое, — ответил рыбак, — чтоб из улову рыбы нам выделить за честную работу нашу. Потому как, сами знаете, господин офицер, насчет харчишек сейчас туго, а у нас детишки мал-мала меньше, камрады то есть маленькие. И у каждого брюхо подтянуто до крайности...
— О, на казан будет! — рассмеялся Моренц. — Обман не будет. Немецкий офицер есть честно.
Моренц по трапу, спущенному на берег, взошел на баркас. Заглянул в носовой кубрик, потом в кормовой — остался доволен.
— Гут кораблик, — сказал он Петру. — Экзотик есть. Рыбалка ехать сегодня?
— Завтра, господин капитан, — ответил Петро. — Приготовиться получше надо. Завтра после полдня выйдем, к вечеру само что ни на есть лов хороший.
— Гут. — Моренц взглянул на Калугина, спросил: — Что еще просить от меня?
— Пару людей еще на подмогу, — ответил Петро. — Прикажите, господин капитан, своему адъютанту, чтоб двух солдат выделил, которые подюжей. Одним нам не оправиться...
Моренц стоял у борта и непрерывно курил. Третий раз закидывали сетки, в трюме лежало уже два небольших сомика, десятка три крупных лещей и судаков, а севрюги пока не было. Гестаповец вошел в азарт. Он покрикивал на Петра Калугина, на рыбаков, на двух своих солдат, которые помогали рыбакам. Солдаты старались изо всех сил, френчи их взмокли.
Петро успокаивал Моренца:
— Не беспокойтесь, господин капитан, севрюга будет. Истинный господь, будет! Она завсегда ближе к вечеру идет.
— Скоро надо! — торопил Моренц. — Вечер уже есть, севруг нет.
Вечер действительно спускался на море. Все сумрачнее становилось небо, затягивался вечерней дымкой далекий берег, темнела голубоватая вода...
Моренц дважды хотел приказать Петру Калугину возвращаться в поселок, но передумывал: уж очень сильным было желание удивить своих друзей лично им пойманной севрюгой. Да и ничто вокруг не вызывало в нем никаких подозрений, сколько ни всматривался он в морскую даль. Вода и вода. Только однажды милях в в четырех-пяти от баркаса проплыл немецкий транспорт в сопровождении двух боевых катеров.
А Калугин искусно уводил баркас к старому молу.
— Севрюга будет, господин капитан. Истинный господь, будет!.. — говорил он.
Третий замет оказался удачным. Еще не вытащили на борт и половины сетей, как рыбаки почувствовали: бьется в них или севрюга, или огромный сом. А когда рыбина всплыла на поверхность и ударила хвостом по воде, Петро крикнул:
— Севрюга!
Моренц и сам уже видел, что это была большая севрюга. Глаза у него еще больше загорелись охотничьим азартом, он засуетился, хотя и не знал, что теперь, надо делать.