Вообще Персис видела младшую сестру матери чаще, чем ей бы того хотелось: Нусси поставила себе целью приходить на ужин два, а то и три раза в неделю, хотя никто ее не приглашал. Кроме того, она взяла на себя обязанность устроить, как она это называла, «женские дела» своей единственной племянницы, не без оснований считая Сэма в этой области совершенно никчемным.
Персис ценила ее усилия, но последние несколько лет тетя довольно неуклюже пыталась свести ее со своим единственным сыном Дарием. Недавние события положили конец этим планам: Дарий решил, что Персис его оскорбила, и поспешил вернуться в Калькутту, где продолжил подниматься по служебной лестнице в известной компании. Нельзя сказать, что Дарий был некрасив или недостаточно умен, просто Персис ни о чем не думала так мало, как о замужестве.
Ей не хотелось расстраивать тетю, но скорее Сэм начал бы выступать в цирке, чем она вышла бы замуж за Дария.
Нусси ввалилась в квартиру, шурша целым ворохом бумажных пакетов.
– Подарки! – объявила она. – Сэм, как поживаешь?
Тот угрюмо посмотрел на нее и рыгнул.
– Как всегда неотразим.
Нусси залезла в один из пакетов и извлекла на свет комплект черного атласного кружевного белья.
– Персис, это тебе. Сорочка без застежек. В Париже это сейчас страшно модно, последний писк.
– И почему она, по-твоему, должна захотеть надеть на себя такое? – поинтересовался Сэм.
– Сейчас, может, и не захочет, но со временем… когда выйдет замуж.
– Она выйдет замуж, когда будет готова.
– А я разве предлагаю ей выходить замуж сегодня?
Сэм уже собирался разразиться очередной язвительной речью, но в этот момент Кришна сунул ему под нос тарелку с едой.
Это был дхансак – жаркое из ягненка с рисом. Персис ела быстро и молча, не обращая внимания на нескончаемую болтовню тети, которая принялась пересказывать свои южные приключения.
Сэм посмотрел на дочь из-под густых бровей:
– Ты что, опаздываешь на самолет? Не хочешь рассказать, как твой день?
Персис извинилась. В последнее время у них появилась привычка есть вместе каждый вечер и обсуждать новости у нее на службе. Сэм молча слушал ее рассказы, изредка давая свою оценку, обычно нелестную, болванам, с которыми, по его мнению, ей приходилось работать.
Персис кратко описала ход расследования, начавшегося с утра в Азиатском обществе. О безногой женщине на железной дороге она решила не упоминать.
– Я как-то встречался с Форрестер, – сказал Сэм. – Они с дружками думают, что их Общество – это оплот Англии, где можно остановить время и оставить все по-прежнему. Ха!
– Мне она показалась довольно милой.
– Ну и очень глупо, – пробормотал Сэм. – Ты знаешь, что в Общество сначала не принимали индийцев? Только потом до них дошло, что, если они хотят изучать Индию, все-таки придется общаться с местными.
Сэм изменил мнение об англичанах с началом движения за независимость. Все детство и юность он относился к ним с глубочайшим уважением, но когда стало ясно, что колонизаторы пойдут на все, лишь бы удержать власть, он, как миллионы его современников, встал под знамена Ганди. Персис в раннем возрасте заразилась его революционным пылом и позже, когда она была уже взрослой, тоже прошла через стадию протеста и бунта. Не в последнюю очередь из-за смерти матери.
Один из митингов, в котором участвовали Сэм и его беременная жена, закончился беспорядками. Спасаясь бегством, Сэм разбил машину, убил Саназ и потерял управление собственными ногами.
Он двадцать лет скрывал от дочери правду, позволяя ей верить, что в случившемся напрямую виноваты британцы. Когда же он наконец признался, на Персис это почти не произвело впечатления. Прошло слишком много времени. Призрак матери перестал являться к ней по желанию, как в юности. Саназ превратилась в воспоминание, которое неотступно преследовало ее отца, но для самой Персис было лишь мерцающей тенью на задворках сознания.
Персис рассказала о Библии, которую Джон Хили оставил в коробке, и о надписи на форзаце.
– Греческие слова означают «следуй за истиной». Я не могу разобраться с первой строчкой. Что значит имя? Что-то знакомое, но я никак не могу вспомнить откуда.
Сэм наморщил лоб. Оба уставились в пространство, пытаясь справиться с загадкой.
– Ах, это? – произнесла Нусси, не отрывая глаз от тарелки. – Это Шекспир.
Сэм недоверчиво на нее посмотрел:
– Хочешь сказать, ты знаешь, что это значит?
Нусси промокнула губы салфеткой: