– Он говорил что-нибудь о манускрипте?
– Хотите знать, поделился ли он со мной своим гениальным планом по похищению одного из ценнейших в мире предметов искусства? Нет, не поделился.
Персис покраснела. У этой женщины был острый язык. Персис подавила желание съязвить в ответ. Она потратила немало сил на то, чтобы научиться сдерживать свой воинственный характер. Хорошему детективу нужна не злость, а хитрость.
Она достала записную книжку и показала Локхарт надпись, которую нашла в спальне Хили.
– Вы нашли это за зеркалом? – Казалось, Локхарт смутилась. – Я провела в этой комнате много ночей. Я ненавидела это зеркало. И распятие. Вы его видели? Как будто Джон повесил его туда, мне назло. Я не религиозна, но не очень приятно погружаться в пучину страсти, когда на тебя неотрывно смотрит Христос.
– Можете предположить, что это значит?
Персис наблюдала за губами американки, пока та читала стихотворение.
– Это загадка, – сказала Локхарт, не отрывая глаз от страницы. – Джон их обожал. Загадки, кроссворды, литературные ребусы.
– Зачем ему оставлять загадку?
Глаза Локхарт блеснули.
– Это охота за сокровищами.
– Будьте добры, поясните.
– Думаю, Джон где-то спрятал манускрипт и пытается таким образом нас к нему привести.
– Зачем ему это?
Персис не стала говорить, что сама пришла к такому же выводу.
– Этого я сказать не могу. Наверняка у него были причины. – Она снова посмотрела на надпись. – Вы ее аккуратно переписали?
– Да, а что?
Локхарт нахмурилась:
– «Бег» написан с двумя «г». «Его спутником был бегг». Джон не допустил бы такой небрежности.
Персис приняла это к сведению и продолжила:
– Может, вы знаете что-нибудь еще, что могло бы помочь?
Локхарт задумалась.
– Джона было непросто понять. Вы знаете, через что он прошел в войну? Он долгое время провел в лагере для военнопленных. Думаю, его там пытали. Не только физически, но и психологически. Иногда он просыпался с криком посреди ночи, весь в поту. Он отказывался об этом говорить, но я все и так понимала. Это были кошмары – такие, которые не отпускают, куда бы ты от них ни бежал.
– Думаете, поэтому он оказался в Индии? Бежал?
– Это бы многое объяснило. Не хочу сказать ничего плохого про вашу страну, но ученый уровня Джона… Он мог бы работать в любом институте мира. Чтобы переводить «Божественную комедию», не обязательно было приезжать в Бомбей. Есть и другие копии.
Персис вспомнила о таблетках, которые они нашли в тумбочке Хили. Это согласовывалось со словами Локхарт о том, что у него были проблемы со сном.
– Есть еще кое-что. Возможно, это неважно. – Американка на секунду замялась, но затем продолжила: – Около недели назад у Джона был конфликт с коллегой из Общества. Они спорили из-за манускрипта.
– С кем?
– Его фамилия Бельцони. Он итальянец. Вы с ним уже встречались?
– О чем они спорили?
– Бельцони хотел больше времени работать с «Божественной комедией». Он составляет какой-то каталог. Как хранитель манускриптов, Джон отвечал за такие вопросы, и он едва подпускал Бельцони к книге.
– Почему?
– Он не говорил. Но я думаю, что Джон вышел из себя, когда Бельцони стал заявлять, что с точки зрения морали Индия должна вернуть манускрипт Италии. Джон не особенно любит итальянцев: лагерь, в котором его так долго держали, находился в Италии. Думаю, он считал, что итальянцам о морали рассуждать не к лицу.
Персис припомнила встречу с Бельцони. Почему-то тот не упомянул о размолвке с Хили.
– У Хили есть еще какие-нибудь знакомые, с которыми мне следует поговорить?
– Я уже сказала, Джон был очень скрытным человеком.
– А другие женщины?
Локхарт вскинула голову:
– Очень прямолинейно. Нет, инспектор, я не думаю, что Джон спал с кем-то еще. Не такой он был человек. Мы, конечно, не влюбленные подростки, но мы были парой. Я ему не изменяла, и, насколько мне известно, он мне тоже не изменял.
11
– Да пусть мне лучше воткнут иголки в глаза. При всем уважении.
Сет сердито взглянул на Персис, встал из-за стола, подошел к ближайшей стене и стал внимательно разглядывать гравюру, изображавшую императора моголов верхом на слоне.