Сет ждал.
– И?
– Ничего. Его никто не видел. Кем бы он ни был, он явно умеет не привлекать к себе внимания.
– Но он же был в Le Château des Rêves. Зачем? Что он там делал? С кем он встречался?
На это никто из них ответить не мог.
Сет вздохнул:
– Что дальше?
– Продолжу искать.
Когда Фернандес вернулся на свое место, Сет задумчиво посмотрел на Персис:
– Неужели вы научились не ссориться?
Персис нахмурилась:
– У меня слишком много дел, чтобы следить за каждым его шагом.
– Это называется делегирование полномочий. Фернандес хороший полицейский.
– Вы не устаете мне об этом напоминать.
– У него двухлетний сын.
– Я знаю.
– А ты знаешь, что у этого сына врожденная болезнь печени? Знаешь, сколько денег Фернандес тратит на то, чтобы мальчик жил? Что по выходным он часто работает в доках и только так сводит концы с концами?
Персис сжала зубы и посмотрела на Сета.
– Нет. Ты не знаешь. Он не из тех, кто станет рассказывать, а ты не из тех, кто спросит.
– К чему это все?
– К тому, что нельзя судить других, пока не знаешь всех фактов. Фернандес поступил плохо. Но у него были на то серьезные причины. Свои причины. Если это чего-то стоит, лично я считаю, что он честный человек.
Персис молча переваривала услышанное, пока Сет не вернулся к делу Хили.
– Что дальше?
Она быстро рассказала о том, что Джеймс Ингрэм мог быть нацистом.
– Нацисты! – Сет безвольно откинулся в кресле. – Если об этом узнают, меня разорвут на куски.
Персис не знала, о ком он говорит – о журналистах или о болванах в Дели.
Когда Сет немного пришел в себя, он выдвинул ящик стола и налил себе выпить. Успокоившись окончательно, он спросил:
– Зачем нацистам, черт бы их побрал, нужна «Божественная комедия»? Насколько я слышал, сейчас они все, сверкая пятками, бегут в сторону Южной Америки.
У Персис не было на это ответа.
– Как будто у нас и без того не хватает психов, – пробормотал Сет, качая головой. – Знаешь, почему я так ненавижу нацистов?
Он поставил стакан на стол, взял ручку, нарисовал что-то на листке бумаги и подтолкнул его к Персис.
Этот символ узнавали в любой точке земного шара.
Нацистская свастика.
Сет понаблюдал за ее реакцией, снова взял ручку, поставил между линиями свастики четыре точки, а потом повернул лист так, чтобы крест стал прямым, а не косым, как в нацистской эмблеме.
Персис узнала новый символ – на Индийском субконтиненте его знал каждый.
– Символы, Персис, имеют большое значение. Название «свастика» происходит от санскритского слова, которое значит «благо». У нас в индуизме свастика тысячелетиями использовалась как символ удачи и благодати. А эти кровожадные убийцы за двадцать лет превратили ее в символ ненависти. У каждого народа есть свои сумасшедшие, каждое общество в каком-то смысле можно назвать плотоядным. Разница в том, что нацисты сделали массовые убийства идеологией. А теперь ты говоришь, что один из них ходит по Бомбею, и одному Богу известно, что он задумал.
– Когда мы выясним, кем был Ингрэм на самом деле, возможно, мы поймем и его мотивы. Во всяком случае, я не думаю, что он работал один.
– Почему?
– Чистая логика. Зачем одинокому нацисту привлекать здесь к себе внимание? Происходит что-то более важное, что-то, чего мы пока не поняли.
– Не увлекайся конспирологией, – предостерег ее Сет, взмахнув стаканом. – Так мы, вероятнее всего, окажемся на линии огня.
– Мы и так уже там, – парировала Персис. – Просто еще не начали стрелять.
Она достала записную книжку и показала Сету последнюю загадку Хили.
Тот мрачно ее прочитал.
– Что ж, я здесь ни слова не понимаю.
– Хорошая новость: думаю, что это последняя загадка.
– Почему ты так думаешь?
– Из-за второй строчки. «Откроет Циркуль тот, что был утрачен». Думаю, на этот раз Хили ведет нас прямо к манускрипту.
– А ты все еще веришь, что он хочет, чтобы мы его нашли? – Сет не скрывал скептицизма.
– Да.
– К чему тогда это нелепое хождение вокруг да около? – Сет кипел от отчаяния.
Персис, возможно, впервые задумалась о том, какое невероятное давление ему приходится выносить.
Когда-то Сет был превосходным полицейским, но с приходом независимости оказался по неправильную сторону баррикад: его обвинили в излишнем потакании бывшим хозяевам – коварный негласный приговор, от которого никак нельзя было защититься. Имперскую полицию превратили в национальную и в полицию штатов, а Сет оказался не у дел: его карьере надели петлю на шею и выбили стул из-под ног.