– Не знаю, – ответила Алиция неуверенно. – Муж перекапывал сад и повредил кабель, так что наш телефон не работал какое‑то время. На работу мне кто‑то звонил, но меня как раз не было. Так что не знаю.
Инспектор Йенсен очень огорчился. Подумав, он спросил Алицию, где, по ее мнению, я могла бы находиться. Алиция попросила объяснить, в чем, собственно, дело. Господин Йенсен объяснил.
Начатая Интерполом еще в конце прошлого года кампания близилась к концу. Было арестовано много людей, занимающихся преступной деятельностью, прикрыто много притонов, конфискованы значительные суммы. И это все. Верхушке гангстерского синдиката во главе с шефом не только удалось скрыться от правосудия, но и скрыть почти весь капитал шайки, а Интерпол очень рассчитывал его захватить, что было бы равносильно отсечению главной головы гангстерской гидры. А теперь вышеупомянутая гидра отращивает новые головы, в целом ряде мест появляются новые притоны, и все свидетельствует о том, что акция Интерпола может тянуться до бесконечности. Из каких‑то неведомых источников Интерпол узнал, что все богатство шайки где‑то спрятано, но никто не знает где. С другой стороны, стало известно также, что в полиции бандиты имеют своего человека, но опять же никто не знает, кто он. В довершение ко всему, в Северной Африке наблюдается подозрительное оживление в области развлекательного бизнеса, причем это оживление идет вразрез с гангстерской деятельностью в Европе. Полиции, разумеется, это очень на руку, но тем не менее она очень хотела бы знать, в чем все‑таки дело.
Вот почему моего прибытия ожидали с таким нетерпением, рассчитывая, что кое‑что я смогу прояснить, что смогу назвать им хоть некоторых представителей гангстерской элиты. Польское и датское посольства в Париже уже заручились моим согласием побеседовать с кем надо, и вдруг я исчезаю. Разумеется, поиски продолжаются. Если я покинула Францию, то должна была где‑то пересечь границу. Как раз этот момент находится сейчас в центре внимания полиции. Известно, что я приобрела бежевый «ягуар», хотя не исключено, что могла бросить машину и уехать на чем‑нибудь другом. Причем никто не поручится, что под собственной фамилией. В связи с вышеизложенным не приходят ли в голову моей приятельницы какие‑нибудь предположения?
Алиция глубоко задумалась и выдвинула предположение.
– Она поехала в Польшу, – решительно заявила моя подруга. – Ее телеграмма и то, что вы, господин инспектор, рассказали, позволяют предположить, что ее преследуют и что ее жизни угрожает опасность. А я знаю – вы уж извините, но человеку позволительно иметь хобби, – так вот, моя подруга полагается только на польскую милицию. Я уверена, что она поехала в Польшу.
Стремление добраться до родины как последнего прибежища не показалось инспектору Йенсену столь уж странным. Он опять немного подумал, заявил, что проверит, и очень просил немедленно сообщить ему, если от меня придет какая‑нибудь весточка.
Весточка действительно пришла. Это было мое письмо. Алиция получила его спустя две недели после визита инспектора. Алиция прочла три раза мое послание и очень расстроилась. Семь раз звонила она инспектору Йенсену, никак не могла его застать и расстроилась еще больше. Наконец дозвонилась, и поздно вечером он опять нанес ей визит.
Господин Йенсен выглядел растерянным.
– Мы нашли вашу подругу, – сказал он Алиции почему‑то грустным голосом. – У нее был представитель Интерпола из Парижа. К сожалению, ваша подруга не пожелала с ним разговаривать, даже не впустила его в квартиру и обошлась с ним… гм… невежливо… невзирая на присутствие польской милиции. Мы не знаем, как это объяснить.
К тому времени Алиция выучила мое письмо наизусть и знала, как это объяснить.
– Я давно знала, что этому человеку нельзя доверять. Сколько раз я ей это говорила! – в гневе выкрикнула Алиция и добавила – Вы должны поторопиться! Я совсем не хочу, чтобы мою подругу убили.
Господин Йенсен ничего не имел против того, чтобы поторопиться, но не понял, о каком человеке говорит Алиция. Тогда Алиция перевела ему отдельные фрагменты моего послания, те, в которых я описывала, как нарвалась на гангстеров, переодетых полицейскими, о присутствии в Польше Мадлен, о фактах, свидетельствующих против Дьявола, и о моих подозрениях. Многое из того, что прочитала Алиция, подтверждалось информацией, имеющейся в распоряжении инспектора. Он внимательно слушал, кивая головой.
Затем он так же внимательно выслушал то, что ему сочла своим долгом сказать Алиция, и глубоко задумался. Подумав, он заявил, что все понял. Как и следовало предполагать, испытания, выпавшие на мою долю, сделали меня несколько подозрительной, недоверчивой. Меня можно понять. Он сам, например, был бы удивлен, если бы после всего пережитого я стала бы откровенничать со всеми подряд. Напротив, моя сдержанность достойна всяческих похвал. И тем не менее со мной надо же как‑то общаться. Он думал, что это будет нетрудно, но теперь его мнение по данному вопросу изменилось. Собственно, оно стало меняться уже тогда, когда ему сообщили, что парижского сотрудника Интерпола я пыталась спустить с лестницы, публично обзывая его «лысым боровом». Может быть, в связи с вышеизложенным моя подруга придумает какой‑нибудь способ убедить меня, что тот человек, которого ко мне направят, достоин доверия.
Алиция попросила господина Йенсена подождать и позвонила мне в Варшаву.
После того как мы с ней убедились, что говорим именно мы, а не подставные лица, Алиция первым делом спросила:
– Что это за лысый боров был у тебя?
В ответ послышалось разъяренное рычание:
– Очередной бандит! Маленький, с большой головой, лысый! С розовой мордой. И она лоснилась, а из ушей торчали клочья шерсти. И блондин! С меня достаточно блондинов!
– А почему ты его спустила с лестницы? – поинтересовалась она, оставив в стороне вопрос, почему я решила, что он блондин, если он лысый.
– А что, я должна была встречать его с распростертыми объятиями? К сожалению, не спустила, его поддержал какой‑то кретин, который поднимался следом за ним.
– Но ведь это был сотрудник Интерпола! В ответ раздался иронический смех:
– Ты веришь этим сказкам? Да он просто‑напросто выдал себя за сотрудника Интерпола, как и все они тут. Представляешь, явился ко мне после того, как им не удалось разделаться со мной в Пальмирах. Дудки, не на такую напали!
О покушении в Пальмирах Алиция ничего не знала, так как письмо мое было отправлено раньше. Она потребовала подробностей и узнала, как покушались на мою жизнь, как я чудом избежала смерти – только благодаря своей рассеянности, как за мной гнался усатый балбес, лысый и мордастый, как меня коварно заманили в Главное управление милиции и там – представь! – хотели заставить общаться с вышеупомянутым балбесом, вкравшимся в доверие к некоторым близоруким сотрудникам польской милиции, но я его сразу раскусила и тут же дала ему полную и исчерпывающую характеристику, которую, к сожалению, ему перевели не полностью, после чего сбежала домой и теперь сижу, забаррикадировавшись в своей квартире. Никому я не верю, и обмануть меня больше не удастся.
– Ну хорошо, – сказала Алиция, не вдаваясь пока в подробности моего поведения. – Ты инспектора Йенсена знаешь?
– Знаю, а что?
– Веришь ему?
– Нет.
– Но почему же?
– Откуда я знаю, он мог за это время сто раз измениться.
– Ну а мне ты веришь?
– Тебе верю, – без колебаний подтвердила я.
– Ну так вот, я тебе говорю…
– Глупости, – прервала я. – Что с того, что я тебе верю, если я не уверена, что это ты?
Алиция опешила. Придя в себя, она возразила:
– Но ведь ты же со мной говоришь?
– Ну и что? Я ведь тебя не вижу. Может, держат тебя под прицелом. Ты их не знаешь, но я‑то знаю, что они способны на все!
Алиция поняла, что дело серьезнее, чем она думала. Надо что‑то предпринимать.