Тем не менее спасся-то он именно благодаря удаче, а не хитрости. Просто в тот момент, когда головорезы из Отдела изучения проблем безопасности явились к дверям его дома со всем своим инструментарием, включая и порнороман, Данфи по чистой случайности не было дома. Но дома был Роско, и вот Роско мертв. Такая уж удача у Роско.
С Данфи все обстояло иначе. Если бы уборщица взяла выходной, его бы постигла участь Роско. Но она не взяла выходной. Она пришла вовремя, нашла Роско и позвонила в полицию. Если б не она, Данфи вернулся бы в темный и безмолвный дом, расположенный в пригородной мышеловке, кишащей людьми в черных костюмах и галстуках ленточкой. Вместо этого он оказался среди полицейских машин и ослепительного света фар.
Благодаря тому, что в гостиной находились представители полиции графства Фэрфакс, головорезы из Отдела изучения проблем безопасности не смогли задержать его. Скорее всего Матте даже не сообщили о бегстве Данфи до следующего утра, то есть до того времени, когда его автомобиль уже стоял в Ньюаркском аэропорту, а сам Данфи мчался в автобусе в Монреаль.
Значит, пока ему сопутствует удача. Но сколько еще времени она будет его спутницей? День, неделю или…
Вот в том-то и дело, подумал Данфи. День или неделю… Дальше уже идут фантазии. В любом случае ему понадобятся деньги. Много денег. Бегство — дорогое развлечение, а наличные, которыми он располагает, очень скоро закончатся.
Он заерзал в кресле, почувствовав внезапный приступ злобы, выглянул в иллюминатор в бескрайнюю пустоту за бортом самолета. Темнота вверху, темнота внизу, темнота у него в душе. В иллюминатор ничего невозможно было разглядеть, но Данфи знал, что где-то за стеклом встречаются ночь с океаном, создавая незримую черту горизонта. Он знал также, что где-то там люди в черных костюмах и галстуках ленточкой показывают его фотографию работникам билетных касс и продавцам магазинов.
А еще Данфи знал, где взять необходимые деньги. У него в дипломате лежал конверт с печатью с изображением ее величества. Он лежал там уже несколько месяцев, с того самого дня, как Джек уехал из Англии. С конвертом этим была связана довольно значительная сумма денег, правда, принадлежавших не Данфи.
Он сделал глоток виски и вскрыл конверт, адресованный Роже Бламону до востребования в Марбелле. [16]В конверте находились регистрационные документы по компании «Сирокко», карточка с банковской подписью, выписанная от руки депозитная квитанция и полдюжины чеков, выпущенных «Приват-банком» в Сент-Элье на острове Джерси. В обычном сопроводительном письме пояснялось, что отпечатанные чеки отошлют Бламону сразу, как только карточка с подписью будет возращена в банк.
Бламон был жилистым корсиканцем, питавшим слабость к костюмам от Армани и наручным часам в стиле хайтек от Брейтлинга. Он был настоящим красавцем и в то же время совершенно явным психопатом, связанным одновременно и с преступным миром Марселя, и с правыми политическими кругами. Злобный антисемит, он издавал журнал под названием «Contre la boue» («Против грязи»), в котором помимо прочего настаивал на насильственной депортации иностранной бедноты. Название для журнала было заимствовано у одной более не существующей военизированной группировки — когда-то оно было начертано на их белоснежном знамени. Члены названной группировки прославились нападениями на школьников турецкой национальности, на «голубой» бар в Арле и на синагогу в Лионе.
Джек презирал Бламона, и не только за политические взгляды. Высокомерие корсиканца не имело границ, и порой Данфи казалось, что ничто не доставляет ему такого удовольствия, как несчастья окружающих. Проще говоря, ему нравилось «опускать» людей. Как в свое время он «опустил» и Данфи.
За год до того во время визита Бламона в Лондон они с Данфи в Сити за бутылкой дешевого вина порешили одно дело, а затем и еще одно. Из них двоих больше выпил Бламон, и когда они закончили, он положил руку Данфи на плечо и доверительно шепнул:
— Мне нужна баба.
Данфи попытался отшутиться:
— Нам всем нужна баба.
— Но ты ведь найдешь мне какую-нибудь, хорошо? Я в «Ландмарке». Пусть она придет туда часам к трем.
После чего бросил горсть монет на стойку и отодвинул стул, словно собираясь уходить.
Данфи поднял руки, демонстрируя полное непонимание.
— Ты меня, наверное, с кем-то перепутал, — сказал он. — Я консультант, а не сутенер.
— О? Неужели?
— Да. И если тебе нужна шлюха, подойди к любой телефонной будке. Там все стекла заклеены их адресами и номерами.
Бламон мгновение сидел молча, словно обдумывая слова Данфи. Затем сказал:
— Себе ты можешь искать бабу где угодно и как угодно, дружок, но мне к трем часам ты пришлешь в «Ландмарк» хорошую девчонку, в противном случае завтра я найду себе другого консультанта.
И Данфи сделал то, что от него требовали. Нашел проститутку и отослал ее в «Ландмарк», потому что не мог позволить себе разбрасываться такими клиентами, как Бламон. Корсиканец участвовал в сложной схеме по отмыванию денег, которой заправляла группа фашистов из Осло. Через них проходили громадные суммы, и по крайней мере часть этих денег поступала от некой вооруженной группировки, базировавшейся в Штатах. Названной схемой заинтересовались ФБР, ЦРУ, Администрация по контролю за применением законов о наркотиках. Данфи понимал, что проникновение внутрь организации может стать его самой главной служебной удачей. Провала же операции он никогда себе не простит.
Поэтому Бламон заслужил то, что получил, а точнее, не получил — карточки с подписью, которые Данфи так и не собрался ему отправить. Он мог легко исправить оплошность, бросив конверт в почтовый ящик. Но с какой стати это делать? Бламон — подонок, и в любом случае деньги достались ему нечестным путем.
Как правило, Данфи открывал счета своих клиентов с чисто символическими вкладами. Пятьдесят фунтов были типичной суммой. Но с «Сирокко» дела обстояли иначе. Данфи уже организовал дюжину корпораций для Бламона, когда одним зимним днем корсиканец явился к нему в офис с предложением. Томно раскинувшись в широком кожаном кресле, Бламон сказал, что хочет открыть счет «Сирокко» с кредитным лимитом, обеспеченным акционерным капиталом. За помощь в том, что он назвал «трансакцией, связанной с некоторыми сложностями», Бламон обещал Данфи три процента комиссионных от объема капитала.
— Очень щедро, — заметил Данфи.
— Я могу позволить себе быть щедрым, — ответил Бламон, и его физиономия расплылась в улыбке.
— О каком обеспечении мы говорим?
Бламон сунул руку в портфель, достал оттуда пачку акций и протянул их Данфи.
— Здесь их немного больше десяти тысяч.
Данфи зажал акции между большим и указательным пальцами.
— Все «Ай-би-эм»?
Бламон кивнул и, наклонившись вперед, сказал:
— Oui. [17]
— И почем продает их нынче «Биг блю»? [18]Кажется, по сто десять?..
— По сто двадцать, — ответил Бламон. И добавил: — Долларов, конечно.
Данфи хмыкнул.
— Понятно, что долларов.
Акции, выписанные на имя некой нью-йоркской брокерской конторы, явно были украдены, в противном случае Бламон не стал бы платить три процента комиссионных за помещение их в банк.
— Сколько…
— Вероятно, мне удастся выручить сорок процентов от цены на черном рынке, — сказал Данфи.
На лице Бламона появилась гримаса неудовольствия.
— Лучше пятьдесят.
— Ты можешь отнести их в «Нэшнл Вестминстер» и получить семьдесят пять или даже восемьдесят. И мне не будешь должен никаких комиссионных. Конечно, если ты предпочтешь поступить таким образом… — Данфи не было нужды заканчивать фразу. Если Бламон предпочтет поступить таким образом, «Нэшнл Вестминстер» обязательно пошлет в Нью-Йорк факс с запросом, не были ли данные акции похищены. Крупные банки всегда так поступают.
Бламон выдерживал взгляд Данфи еще мгновение, а затем улыбнулся:
— Уверен, что ты приложишь все необходимые усилия.
— Можешь не сомневаться, — ответил Данфи.
Бламон встал, пожал ему руку и удалился.