- Повезла твоего брата домой, он проспится и заберет тебя вечером. - Антон кивнул на мою руку. - Я это… за медсестрой схожу.
- Погоди… - Я не знала, как задать вопрос, ответ на который меня очень интересовал. - А где…
- В универе. У него сегодня четыре лекции, а такой удачной отмазки, как ты, он придумать не сумел. - Я кивнула и опустила взгляд, чтобы не встречаться глазами с Антоном. Мне стало жутко неловко в его присутствии, а он постоял минуту молча, тоже смотря куда-то в сторону, а потом вновь обратился ко мне: - Он… он не обижает тебя?
- Вроде нет. - Моя неуверенная улыбка в ответ.
- Если обидит, ты должна сразу сказать мне, ясно? На брата твоего надежды нет, как я погляжу. Серьезно, сразу скажи мне. - Он был очень серьезен, а потом внезапно широко улыбнулся. - Есть у меня одна знакомая с лопатой, готовая прикопать его на кладбище чуть что. - Я засмеялась, а Симонов взъерошил неуверенным движением волосы и встал с кресла, направившись к выходу. - Я за медсестрой, пусть сделает укол тебе.
- Спасибо тебе большое. - Я не знала сама за что благодарила его больше, но он наверняка меня понял и без дальнейших слов и, кивнув мне, вышел из палаты.
После укола мне стало полегче, позвав медсестру, Антон заглянул и сказал, что отлучится, чтобы я не волновалась, что он пропал, поэтому я лежала на больничной койке в совершенно пустой палате. За окном шел дождь, и я, словно пытаясь медитативно постигнуть саму себя и привести в гармонию свои растрепанные чувства, следила за каплями, скатывавшимися по стеклу по причудливым траекториям. А подумать было о чем. Первым вопросом на повестке дня был “Как я докатилась до такой жизни”, а вторым - “Как в эту самую жизнь так стремительно ворвался Купряшин”. Откуда он вообще взялся, почему в моей жизни, почему не в чьей-то другой? Словно изначально я и была его целью по захвату, а я и сдалась без боя. Хорошо это было? Плохо? Черт ногу мог сломить в моих путанных мыслях. Я откинулась на подушку и прикрыла глаза, перед которыми тут же предстал образ взволнованного и уставшего профессора, видимо действительно искавшего меня до самого утра после моего побега. Кладбище! Ведь он уже был со мной на кладбище! Не могла понять, как не додумалась сразу, что он забрал мое письмо Грому в тот вечер, потому и мог знать мое прозвище, которым меня никто и никогда больше не называл. Рассмеялась своим мыслям, черт, ведь я уже на самом деле почти поверила в то, что Кирилл восстал из мертвых. Да уж, нервы мои ни на что уже не годятся, зато мания преследования отрабатывает за них по полной. Потянулась за телефоном, лежавшим на тумбочке возле кровати вместе с моей сумкой, которую, видимо, принес Купряшин. Мне захотелось написать ему хотя бы сообщение, пока он на работе и не мог позвонить сам. Я открыла журнал вызовов и окинула взглядом безумное количество пропущенных звонков за сегодняшнюю ночь. Один за другим, они в какой-то момент прекратились совсем. “Ты, видимо, случайно ответила на звонок, и я услышал крики о поездке на кладбище.” В голове словно прозвучали эти слова, сказанные мне в машине, но я не видела ни одного звонка, на который ответила… ни единого звонка, который бы помог профессору найти меня. Кто же ты, черт тебя возьми, Купряшин? Я похолодела от какого-то внезапного волнения и от того, что путалась всё больше и больше в том, что происходило вокруг меня. В этот самый момент телефон завибрировал, так и не переведенный на обычный режим. На экране высветилось имя куратора, словно почувствовавшего, что о нем думают. Я же от неожиданности выронила телефон из левой здоровой руки, затрясшейся от волнения. Рано я успокоилась.
========== 39 ==========
- Алло? - Справившись с охватившим меня волнением, я ответила чуть севшим голосом, испугавшим не только меня саму, но и всполошившим моего туманного собеседника.
- Ты как? Всё в порядке? - В голосе Купряшина было столько заботы и переживаний, что я моментально оттаяла, почти забыв свои опасения и тревоги.
- Да, почти в полном. - Я откашлялась и мой голос стал больше напоминать человеческий, а не вурдалачий.
- Мне дали знать, что ты проснулась, и я бросил полную аудиторию счастливых лентяев делать вид, что они самостоятельно разбирают тему по учебнику. - Он хохотнул, а я улыбнулась, тут же мысленно отругав себя за мягкотелость. Но всё равно поделать с собой ничего не могла, потому что этот кошачий профессорский экземпляр словно лишал воли к жизни и полностью разжижал мозги, заставляя сердце при этом исступленно биться.
- Тиран! Мог бы официальное разрешение на безделье дать. А Симонов предатель и доносчик. - Я фыркнула.
- Он ни в чём не виновный, его шантажировали. - Я чувствовала улыбку Купряшина в каждом слове. - Это легко провернуть, когда его боевой пассии рядом нет, так что я ушел без потерь и увечий.
- Возвращайся к студентам. Я в порядке.
- Не хочу. Ну их. - Секундная пауза. - Я всё равно не могу думать ни о чем кроме тебя, так что в аудитории одинаково как при мне, так и в мое отсутствие. - Я замерла и возможно даже не дышала. - Оль, я постараюсь успеть приехать к тебе в больницу до того, как тебя заберет брат.
- Это не обязательно… - Я хотела его видеть! Безумно хотела его видеть! Но вместе с тем у меня затряслись поджилки от мысли о том, что он может остаться наедине со мной. Мысли и чувства закручивали меня в тугой ком напряжения, выхода которому я боялась дать.
- Это обязательно, Мирка, обязательно… - Купряшин, словно сорвав голос, резко перешел на пробирающий до мурашек шепот. - Я должен с тобой поговорить и всё объяснить. Давно должен был это сделать.
- Я, кажется, знаю… - Правильно, я должна сама сказать это, чтобы и ему было проще, и мне. - Ты тогда на кладбище забрал моё письмо, да? Ты поэтому так зовёшь меня?
- Я… Мирка… - Купряшин прокашлялся, будто у него пересохло в горле. - Дело в том, что я забрал не только это письмо. Я забирал абсолютно все твои письма с кладбища эти одиннадцать лет.
- В каком смысле? - Стало так страшно слушать слова, что он говорил. - Что ты имеешь в виду?
- Мир… - Ещё одна пауза. - Я не просто кто-то, кто хочет заменить тебе Грома… Мир, я и есть он.
- Этого не может быть. - Я отрицательно замотала головой, словно меня мог кто-то увидеть. Это всё какая-то чудовищная ерунда, это злая шутка, слишком злая шутка. - Он умер, он давно умер. Ты понимаешь?!
- Мир, послушай… - Купряшин хотел что-то сказать, но я, словно окутанная флёром ядовитого безумия, пропитавшего меня насквозь, не дала ему и договорить.
- Нет! Я слышать ничего не желаю! Это подло так поступать! Подло и абсолютно бесчеловечно! Да как ты вообще до такого додумался?! - Под конец я уже почти шипела в трубку, обжигаясь слезами, что уже катились по моим щекам.
- Мирка, черт! Постой же! - Но я не желала этого больше слышать и, не дав куратору ничего добавить, сбросила звонок трясущимися руками.
Мне показалось, что из меня вытянули душу и всё живое, что еще было во мне, меня душили рыдания и давила жестокая ноющая боль там, где когда-то было сердце. Я набрала номер брата и, задыхаясь от рыданий, умоляла забрать меня сию же минуту, хоть на такси, хоть как, напугав Костю этим до того, что он даже не стал спорить и пообещал, что скоро приедет. Мне срочно надо было домой, туда, где я могла почувствовать себя в безопасности.
========== 40 ==========
Если бы я мог ответить себе зачем завёл этот разговор с Олей по телефону, то я сам и слушать бы не стал всю эту чудовищную околесицу, которую бы начал нести. Но факт был в том, что я вообще не представлял, что на меня нашло именно в этот момент. Я не так всё это планировал, совершенно не так. Столько лет жить с мыслью о том, что настанет время, когда я могу вернуться, выстроить почти идеальный план, как это будет происходить, стараясь не думать, что моя смерть заставила дорогих мне людей страдать. А потом… потом просто откровенно сойти с ума, услышав сорвавшееся с губ Оли моё имя, тогда в машине, когда она уснула… Моё имя, именно моё, не какого-то там профессора, чёрт бы побрал это всё. Я ведь всегда с улыбкой относился к её детским чувствам, я был более чем уверен, что всё это со временем пройдёт, утихнет. А потом… лишь эти чувства помогали мне всё пережить, я зачитывал каждое письмо, боясь, что следующего не будет, что я буду забыт и выброшен на свалку, как ненужное болезненное воспоминание. Я год за годом читал те слёзы, которыми было написано каждое слово маленькой девочки, что почему-то упрямо держала меня в своём сердце. Настолько отчаянно упрямо, что я уже просто не представлял, что станет с моей жизнью, если её любовь вдруг перегорит, вдруг забудется, вдруг уступит место чему-то более реальному. Если бы я мог исправить прошлое, я сделал бы всё зависящее от меня для этого. Ах, если бы…