Благополучно миновав царство Змей, обезьяна объявляет: «Мой учитель, завтра еще предстоит пройти лес Львов и страну Лесных людей», а начав путь на следующее утро, Трипитака слышит слова: «Мой учитель, перед нами лес Львов», «Мой учитель, теперь впереди у нас еще страна Лесных людей». Таким образом, элемент неожиданного в композиции этого, в общем, приключенческого повествования часто (если автор не ставит специальной задачи) отсутствует, он заменен предварительным объявлением очередного этапа пути.
После царства страшных изрыгающих пламя Змей, путники спокойно проходят лес Львов и вступают в страну Лесных людей, где с ними случается первое происшествие. Пропадает один из пяти безымянных сопровождающих Трипитаки, посланный за провизией, - местный волшебник превращает его в осла. Выяснив это, обезьяна проявляет свою чудесную силу и спасает заколдованного, превратив жену волшебника в пучок травы. Испуганный муж-волшебник расколдовывает пострадавшего и приносит свои извинения обезьяне.
Ота Тацуо находит истоки этого эпизода в буддийской литературе и прослеживает развитие сюжета о превращении гостей в домашних животных в ранних китайских сочинениях[150]. Вероятно, названный сюжет, широко распространенный в мировом фольклоре, был известен и в Китае и оказал, по-видимому, влияние на создание данного эпизода.
В главе шестой, завершающей первую цзюань повествования, путники преодолевают ряд преград, только частично обозначенных в заглавии. Здесь впервые начинают «работать» полученные в небесном дворце средства защиты - посох и патра. С их помощью удается пройти через большую страшную яму и погасить столб огня, поднявшийся до небес. Интересно, что это единственный в повествовании случай, когда Трипитака сам пользуется этими средствами, обращаясь к небу со словами «Небесный владыка, помоги беде», в остальных случаях ими пользуется обезьяна. Продолжая свой путь, монахи идут по огнедышащей впадине, в которой «на сорок ли - сухие кости». На вопрос монаха о том, откуда и что это за кости, обезьяна отвечает, что «это место, где Мин-хуан в бытность наследным принцем менял кости». Слова обезьяны не вызывают никакого вопроса или удивления у монаха, он только отвешивает в сторону костей глубокий поклон и продолжает путь. По-видимому, здесь содержится намек на какое-то популярное и достаточно широко известное, а потому и не требующее дополнительных разъяснений предание или на хорошо известное Трипитаке событие. Ота Тацуо пытается связать данный эпизод с преданиями о пробитом яшмовом черепе императора Сюань-цззана (Мин-хуана), извлеченном из его гробницы[151]. Однако выражение хуань гу - «менять кости», даосское по своему происхождению, обозначающее «стать святым, бессмертным» (с помощью пилюли бессмертия изменить свою основу), употреблено здесь, видимо, как в прямом, так и в переносном смысле.
Продолжая двигаться дальше, путешественники встречаются с прекрасной женщиной в белом одеянии. Однако обезьяна, заранее предупредившая Трипитаку о том, что на хребте, по которому они идут, обитает дух Белого тигра, пожирающий людей, вступает с ним, принявшим облик страшного зверя, в борьбу. Следует подробное описание борьбы, в которой обезьяна проявляет свое чудесное умение. Она превращает посох с кольцами в якшаса, а сама изощренно расправляется с не желающим покориться духом, вначале заслав к нему в брюхо обезьян, которых тот должен изрыгать, а потом, превратившись в большой камень, который в брюхе Белого тигра стремительна увеличивается и разрывает его. После этого якшас по приказу обезьяны уничтожает всех белых тигров, заполнивших тем временем горы.
Подробно этот эпизод исследован Г. Дадбриджем, который отмечает широко распространенный мотив атаки изнутри живота врага, известный еще по такому древнему источнику, как Рамаяна Вальмики[152], по более позднему тибетскому эпосу о Гэсере и китайской прозе XVI в.[153]. По-видимому, использование этого мотива в шихуа - одна из наиболее ранних адаптаций в китайской народной литературе названного мотива западного (индийского, тибетского) фольклора, способствовавшая его закреплению в ней и дальнейшему утверждению[154].
Второй момент, отмеченный в этом эпизоде Г. Дадбриджем, - это описание якшаса: «головой касается неба, ногами в землю уперся, в руках дубины держит - нечисти не устоять; тело, будто индиго сине, волосы, что киноварь, рот пламя на сто чжанов» изрыгает» (с. 12). По мнению английского исследователя, это описание, по манере соответствующее изображению демонов в иконографии северного буддизма (включающей и картины на шелке из Дуньхуана), является тем ранним примером в китайской повествовательной литературе о сверхъестественном, из которого потом создалось хорошо известное стандартное изображение якшасов: синее лицо, красные волосы, торчащие клыки[155].
154
Если в