В Китай на протяжении многих веков прибывали не только официальные посольства. Туда шли купцы и монахи, с ними вместе приходили иноземные исполнители - танцоры, музыканты, акробаты, фокусники. В столице танского Китая Чанъани, например, а также в других городах имелись кварталы, где они селились. Это и была та живая, неортодоксальная стихия, через которую «Рамаяна», как и другие сюжеты литературы западных стран или элементы их культуры, тоже могли попасть в Китай[268].
Обезьяна в китайской литературе была известна до шихуа как персонаж отрицательный, а вот роль помощника и защитника, в которой она предстает в шихуа, оказалась новой, до тех пор неизвестной. Представляется возможным предположить, что знакомый образ белой обезьяны[269] - персонаж отрицательный - был как бы дополнен в китайской литературе[270] образом обезьяны-странника - персонажем положительным, помощником, обладающим волшебной силой, который способен справляться с трудностями, чинимыми силами зла главному герою.
Что касается белой одежды обезьяны-странника, то, по-видимому эта деталь образа связана с китайской[271] символикой стран света (ср. дух Белого тигра в облике женщины в белых одеждах). К тому же представляется возможным предположить что здесь мы имеем дело с заимствованием. В «Жизнеописании» рассказывается, что перед тем, как родиться Сюань-цззану, его мать во сне увидела, что ее сын «в белой одежде отправляется на Запад» (бай и си цюй, с. 222в). По нашему мнению, в обоих случаях «белая одежда» - явление одного порядка, это символическое изображение направления движения героев. Однако в шихуа этот символ более активен. Он является своего рода знаком нового персонажа, ибо это единственная черта его внешнего облика, отмеченная автором, поэтому и воспринимать ее мы предлагаем как первый из символов Запада в повествовании (что дополнительно подчеркивается сообщением о том, что новый персонаж «шел как раз с востока»).
Исследователи отмечают в обезьяне-страннике и черты буддийского (индийского) влияния - отсутствие у нее имени (китайские монахи сразу же дают ей прозвание); упоминание цифры «84 тысячи», имеющей в Индии значение множество, положительное отношение к обезьянам, как существам, не приносящим зла[272]. Кроме того, необходимо отметить, что включение обезьяны в сюжет добывания сутр приводит к тому, что в шихуа явно намечается аспект «буддизации» персонажа
В образе обезьяны-странника с самого начала несомненно просматриваются и китайский, и буддийский пласты. Еще одним доводом в пользу индийско-буддийских истоков образа является и то, что фигура обезьяны-помощника в китайской литературе появилась не где либо, а в буддийском произведении, сюжет которого непосредственно связан с Индией - родиной обезьяны помощника (Ханумана) и с путешествием туда - к первоистоку буддизма - за священным каноном. Тем более, насколько нам известно, в китайской литературе (кроме произведений, написанных позднее шихуа на сюжет добывания сутр в Индии) обезьяна нигде больше в качестве персонажа, содействующего главному герою в достижении цели, не фигурирует.
Включение в повествование обезьяны, способной благодаря волшебной силе творить всевозможные чудеса и сосредоточившей в себе максимум действия, явилось, по нашему мнению, той причиной, которая вывела сюжет путешествия за узкие чисто буддийские рамки и способствовала его широкой известности. Став темой простонародной письменной литературы, этот сюжет приобрел популярность и как развлекательное чтение[273]. У нас нет данных, непосредственно касающихся в этом плане шихуа, но свидетельство такого рода, правда, более позднее по времени и относящееся к другой версии сюжета, благодаря счастливой случайности все-таки сохранилось.
268
269
Подробно о «белой обезьяне» в китайской литературе см.
270
Линь Пэйчжи (с. 1148-1152) считает, что «Рамаяна» оказала самое непосредственное влияние на ранние китайские произведения, в которых фигурируют обезьяны, и рассматривает новеллу «Записки о том, как Чэнь-
271
Ср., например:
273
Введение позднее в этот сюжет новых персонажей (полностью заменивших статистов в свите Трипитаки в