— Да, это я, — невообразимо томным и гордым голосом отвечает он. Ошибалась Варька: не собирается аспирант топиться из-за своей фамилии, а гордости в нем хватит на все прошлые и будущие поколения Лилейко вместе взятые.
— Я из университета, Гаврила Петрович сказал…
— Гавриил, — поправил меня Лилейко.
— Он сказал, что я могу сдать вам фотожурналистику, — не сдавалась я.
— Отлично, давай завтра, в три?
— Спасибо, а…
Он бросил трубку до того, как я успела спросить, в какой аудитории мы встретимся. Перезвонила раз десять, но номер был хронически занят. Надеюсь, он зайдет на кафедру за ведомостью. И тут до меня дошел весь кошмарный смысл сказанного. Я буду сдавать фотожурналистику завтра! Нет, видимо, выспаться сегодня не суждено.
Через двести страниц учебника, пачку конспектов и литр кофе наступило отвратительное осеннее утро. Из спальни вышла на удивление свеженькая Лика, мило зевнула и испортила все впечатление, хрипло промычав:
— Черт, как же хочется спать!
— Ликусик, я тебя за ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ лет не научила хорошим манерам? — поиздевалась с кухни бабушка.
— Себя тоже не научила, — съязвила Лика и хлопнула дверью ванной. — Мне еще тридцать восемь! — донеслось сквозь шум воды.
— Выспалась, Женечка? — поинтересовалась бабушка, гипнотизируя тостер.
Ей почему-то казалось, что на всю бытовую технику, когда она включена, надо смотреть, иначе хитрющая электроника не будет работать.
— Ни фига, — мрачно ответила я, разглядывая синие круги под глазами в хромированном заварочном чайнике, как в зеркале.
— Ну вот, научилась от своей драматической мамы! Если вы обе будете так разговаривать, то никогда не выйдете замуж. Ладно ты, но Лика! ПОЧТИ В СОРОК…
— Ирина Родионовна, повторяю в последний раз, мне ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ!
На кухню, угрожающе размахивая полотенцем, зашла Лика в махровом халатике. Если она называет бабушку по имени-отчеству, значит, пора бежать, а то накроет взрывной волной.
— Послезавтра будет тридцать девять! — не без удовольствия напомнила бабушка.
Встревать в их спор было опасно для жизни, поэтому я разбудила Трюфеля (вот уж кто точно выспался!) и отправилась на прогулку. Небо висело так низко, что казалось, упало бы, не будь в Москве так много высотных зданий. Я бы, кстати, тоже упала, не будь в кофе так много кофеина. Отвратительно бодрый Трюфель как заведенный прыгал через лужу. Насчитав сорок семь прыжков, решила, что с него хватит. Дома бабушка пила валерьянку и жаловалась на незамужнюю Лику, которая ей «все нервы вымотала». Оставалось только сбежать на работу, а то Ирина Родионовна вспомнит, что и я в свои двадцать подходящего жениха не нашла.
В редакции получила сдержанную похвалу за фотосессию «Тертого шоколада» и воспользовалась моментом, чтобы отпроситься в универ. Там уселась рядом с кафедрой и поклялась выучить учебник наизусть. Без пятнадцати три, когда я, взъерошенная, с синяками под глазами, абсолютно без макияжа и в старом свитере, приготовилась любой ценой сдать экзамен, из-за угла вдруг выплыл… ИЛ! Бежать было поздно. Провалиться на первый этаж, прямо в буфет, и слопать там с горя два куска шоколадного торта…
— Отлично выглядишь!
Как там назывался реферат? Юмор, ирония, сатира и гротеск в комплиментах девушкам.
— Ха. Ха. Ха.
— Ты чего?
— Я всю ночь не спала, готовилась к пересдаче. Выгляжу отвратительно. И ты это прекрасно видишь.
— Ну, если ты настаиваешь…
— Кстати, ты-то что тут делаешь?
— Я тут учусь. Что сдаешь?
— Фотожурналистику.
— Неужели? Одуванчикова? А-а-а… — догадался он. — Ты, случайно, не Дура?
— Да, я стала знаменита на весь факультет!
— Еще бы! Ее так никто не доводил. Давай я тебя попроверяю.
— Зачем? Терять мне уже нечего. Принимает, кстати, аспирант, у него еще такая смешная фамилия…
Попытка заговорить ему зубы с треском провалилась.
— Заканчивай болтать! Тринадцатый билет!
— Почему тринадцатый?
— Потому что я так сказал! — огрызнулся ИЛ, и у меня отпало всякое желание кокетничать. И правда, пусть пользу приносит. Через полчаса я ответила ему уже два билета, а аспирант Лилейко так и не появился.
— Достаточно, давай зачетку, — улыбнулся ИЛ.
— Конечно, конечно! — засмеялась я. — Ты поставишь мне «отлично выглядишь после бессонной ночи»? Я, наверное, побегу искать этого самого Лилейко, он забыл мне номер аудитории сказать, ждет сейчас где-нибудь… —
Мимо проплыл Гавриил Петрович со странным свертком, удивительно напоминающим завернутый в газеты меч.