— Класс! — лицемерно изобразила я восторг.
Зигги гордо кивнул и улыбнулся. А может, он вовсе и не улыбался, а только выглядел так, потому что как раз отправил в рот шварцвальдское пирожное с вишней целиком, и уголки его губ просто вздернулись кверху.
— Вкусно! — выплюнул Зигги.
Я выгнулась верхней частью туловища как юный слаломист, когда он не хочет угодить под луч лазера. И все-таки половинка вишни попала мне в мочку.
— Хух! Извини! — снова выплюнул Зигги и, наклонившись через журнальный столик, попробовал рукавом своего комбинезона смахнуть вишню из ямки над моей ключицей.
— Зигги, можно тебя спросить?
— Все, что хочешь, золотко, — заверил он и проглотил то, что еще оставалось во рту.
— Зигги, ты голубой?
Целую секунду в комнате царила мертвая тишина. Можно было бы услышать, как жужжит муха. Муху я и впрямь услышала. А еще грохот городской железной дороги на Ойгенплатц и ворону, которая каркала где- то вдалеке.
А потом Зигги прыснул во все горло. Слава богине, его рот был на этот раз пустой.
— Голубой?! Класс! Если бы только знала! — он шлепнул себя по толстой, как бревно, ляжке.
— Прости, конечно, но твоя чистая квартира, освежитель воздуха, лак на ногтях и твои «хах!», и «хух!», и «золотко».
Я извивалась, как уж на сковородке.
— Послушай-ка, я художественная натура. Мы все такие. — Зигги пожал плечами и отставил свою тарелку. — Слушай, а ты здорово подходишь. Класс, что ты интересуешься моей сексуальностью. Обычно это начинается с третьего свидания.
— Нет, нет, я просто так, вполне безобидно спросила, — отбивалась я.
Зигги уже был на ногах и встал прямо передо мной. Я вдруг совершенно отчетливо поняла, каково было Красной Шапочке, когда она увидела волка.
— И не надо извиняться, золотко. Я торчу от тебя и твоих роскошных форм. Как-нибудь я напишу тебя обнаженной.
— Только не сегодня!
Я взвилась, как ракета. Мне не светило стать разноцветной кляксой, пахнуть горчицей и окончить свои дни в кулуарах какого-нибудь сберегательного банка.
— Нет, сегодня мы позабавимся иначе. Так? — Зигги игриво оттянул резинку моего декольте.
Я ударила его по руке.
— Не так резво, молодой человек! Я, как правило, не выставляю на продажу свое тело, как какое-нибудь блюдо для нарезки!
— Пойдем, пойдем, ты ведь тоже хочешь этого.
— Нет, не хочу! — вскрикнула я и дернулась к прихожей. Но, на досаду, Зигги не отпустил резинку моей блузки. А поскольку упомянутая вздержка была уже не первой молодости, в перетягивании каната с таким гигантом она не могла выдержать. Трр! И моя судьба была решена — я оказалась в прихожей, прикрытая сверху практически одним бюстгальтером в желто-зеленую клеточку, а Зигги стоял в дверях своей мастерской с останками моей блузки. И ухмылялся.
— Хех! А это доставляет удовольствие, — радостно возвестил он.
— Только попробуй получить от меня удовольствие, — пригрозила я.
Но Зигги и в этом возгласе увидел приглашение к продолжению игры. Как щенок-переросток Лабрадора. И с таким же слюнявым высунутым языком.
Я попятилась и спиной ввалилась в какую-то комнату. Спальня. Здрасьте, приехали!
Но палка о двух концах. С первого же взгляда я поняла, что в этом помещении не могло и не происходило ничего извращенного, кроме миссионерских служб. Сдвоенная двуспальная кровать из массива натуральной сосны, на ночном столике деревянная статуэтка Девы Марии с Младенцем на руках, над изголовьем кровати Младенец Иисус, написанный маслом, никогда не допустили бы этого.
— Зигги, предупреждаю в последний раз: оставь эти глупости!
— Хех, я и не делаю ничего, чего бы и ты не хотела.
Я судорожно пыталась вспомнить приемы из моего курса самообороны. Все-таки это совсем другое дело, когда перед тобой горилла двухметрового роста вместо полутораметровой тренерши на мате, которой ты даешь ногой в пах.
Я вмазалась поджилками в край кровати.
— Зигги, нет! — прикрикнула я.
Но Зигги, очевидно, еще не прошел дрессуру щенков и, следовательно, не послушался. Он тяжело рухнул на меня, и мы оба свалились на белое пуховое одеяло.
Дева Мария невозмутимо смотрела на меня и ничего не говорила. Похоже, все это она видела не в первый раз.
Я уперла свои упругие кулаки в грудную клетку Зигти и… и изумилась.
— Поцелуйчик, один поцелуйчик, — канючил Зигги фальцетом.
— Зигги?
— Да?
— Это груди?
— Да, золотко.
Я подтянула колени, пока Зигги покусывал мою ложбинку над ключицей. Пятками уперлась в постель, набрала воздуху и мастерски перекатила его на сторону. Он ляпнулся на восточный коврик возле кровати.
— Груди? — возопила я. — Так ты не парень?
— Не-а, — Зигги приподнялся на локтях. — Ты, вроде, меня спрашивала, не голубой ли я. Не-а, не голубой. Я — розовая.
— А что же ты отвечаешь на объявления в «Она ищет его»?
— Потому что терпеть не могу лесбиянок. Я предпочитаю гетер. Я осознаю себя миссионеркой Сафо, которая несет женщинам благую весть о счастье.
Должно быть, я застыла, уставившись на Зигги с открытым ртом.
— Ты и вправду женщина?
О'кей. У нее никакой поросли на подбородке — я и то утром перед зеркалом вырвала больше волосков со своей бороды. Но это мощное строение тела, эти огромные лапищи, это хамское обращение?!
— Золотко, я — женщина. Можешь быть уверена.
При этих словах Зигги вскочила, дернула застежку-молнию и выпрыгнула из своего комбинезона. Я не сразу поняла, что под ним она оказалась совершенно обнаженной. То есть голой, как богиня создала ее в минуту помрачения. Сестра! С тату в виде перекрещенных секир на гладко выбритом лобке.
Я была ошеломлена, и это еще мало сказано. Зигги воспользовалась моей слабиной. Она дернула замок боковой молнии моих стрейч-джинсов и одним махом сорвала их с меня.
Медленно в меня возвращалась жизнь.
— Зигги! — обругала я ее, как только может ругать сестра сестру.
Но Зигги была туга на ухо. Она набросилась на меня.
Однако я проворно, как никогда, перекатилась в сторону, и Зигги шлепнулась на пружинный матрац.
Это преимущество я использовала, чтобы вскочить с постели и ринуться прочь из спальни.
Зигги за мной по пятам.
— Золотко, давай хоть попробуем. Я очень нежная!
Ну, понятно, а я — пасхальный зайчик [62].
В прихожей я свалила по пути стоячую вешалку. Зигги споткнулась. Одним спасительным прыжком я подскочила к входной двери и — вжик! — уже была на лестничной площадке и в безопасности.
Я буквально спорхнула вниз по лестнице.
— Золотко, золотко! Вернись! — слышала я позади себя призывы Зигги.
Но это последнее, чего я хотела. Через долю секунды я уже стояла на Ойгенплатц.
Правда, в одном бюстгальтере и трусиках-«танга».
Богини судьбы никогда не оставят деву в беде, в это я всегда твердо верила. Вот вам и доказательство: прямо в этот момент мимо проезжало такси. Водитель резко затормозил, что вообще-то больше походило на наезд. Я прыгнула в машину.
— Быстро! На Шоттштрассе!
Шофер, явно турецкого происхождения, восхищенно уставился на меня, на мои пышные женственные формы, которые распластались на заднем сиденье. Хоть я и ценила страсть южных мужчин к рубенсовским женщинам, на этот раз момент был неподходящим: в любую секунду могла выскочить преследующая меня Зигги в чем мать родила!
— Чего вы ждете? Поехали!
— А чем вы мне заплатите? Если вы вытащите из своего гамака виза-карту, как в том рекламном ролике, сразу скажу вам, что я беру только наличными.
— Да получите вы свои деньги, обещаю! А теперь поехали!
— Ну, ладно, — он подмигнул мне. — Ссора с любовником, да?
— Вас не касается, — прошипела я.
Он определенно торчал бы и дальше, но позади нас загремел кошачий концерт гудков раздраженных автомобилистов, так что ему ничего не оставалось, как тронуться. Через полчаса мы подъехали к дому.
— Сейчас быстренько вытрясу мою копилку. Можете пойти со мной, если хотите.
— Ах, нет, я вам доверяю.
Естественно, Джерри и его зверюги-ротвейлеры Аполлон и Зевс возлежали на шезлонгах в садике (прежде чем вы спросите, сообщу: да, Зевс и Аполлон имели собственные топчаны с латунными табличками на них). Джерри одобрительно присвистнул. Турок- таксист вылез из своего рыдвана и тоже уважительно присвистнул через крышу авто.
Но сейчас меня это мало радовало. С обворожительной улыбкой, вертя роскошной задницей, как таиландская танцовщица, исполняющая танец живота, я двинулась в направлении входной двери.
Которая в этот самый момент распахнулась.
На пороге стоял Урс.
62
Сказочное существо, приносящее детям крашеные яйца и подарки на Пасху, непременный пасхальный атрибут в Германии. — Прим. перев.