— Здесь я не останусь. За мной гонятся. Экс-дружок моей подруги Алекс, садомазохист по имени Освальд.
— Освальд? — Комиссар вдруг стал внимательнее.
— Ну да. Такой тощий долговязый тип из французов. Уверена, это он напал на Конни Симоне! Спорим?
— А теперь медленно и по порядку, — рявкнул комиссар. — Мы уже выяснили, что следы женской крови на трупе принадлежат сестре госпожи Симоне, Фибиоле. Похоже, оба накануне происшествия поспорили до драки, должна ли убитая своими силами вставать на тропу войны, или нет.
— Вот видите! — победно воскликнула я, проводя параллель с нашим с Урсом спором. — Именно этот Освальд и был убийцей. Это он меня выслеживал. А Конни — чистая случайность, вы сами в этом убедитесь!
По громкоговорителю сообщили, что подходит поезд на Цюрих.
— Больше не могу говорить, поезд подходит, — попрощалась я с комиссаром. — Скажите спасибо, что я покидаю страну, а то вам пришлось бы обеспечивать мне защиту.
— Его имя Освальд Мюндтер? — уточнил комиссар.
— Я не знаю его фамилии.
— Освальд Мюндтер, проживающий по адресу: Бёблингер-штрассе 309Б, был последним сожителем Корнели Симоне. По сообщению ее сестры Фабиолы, они расстались около месяца назад.
У меня отвалилась челюсть. Само собой, я была уверена, что на правильном пути. Но чтобы такие доказательства! Это повергло меня в шок.
— Вот видите! — обрадовалась я.
— Но Освальда Мюндтера не было в вашем списке, — упрекнул меня комиссар.
— Само собой. Этому Освальду и не требовалось проникать за фотками к Алекс, ведь у него…
Я онемела. Ну, ясно! У Освальда были свои снимки, а может, даже и негативы! И дневник он мог забрать давным-давно. Все это время мы были на ложном пути. Эти мальчики по объявлению невинны, как овечки!
— Алло, вы еще у телефона? — орал в трубку комиссар.
Я, собираясь ответить, встала со скамейки, потому что к перрону подходил мой серебристо-серый поезд, и вдруг слова застряли у меня в горле.
В начале перрона, не больше чем в двадцати метрах от меня, стоял Ося-Освальд с искаженным мрачным лицом и потирал руки.
Шоудаун!
Я сложила свой мобильник и нервно сглотнула.
«Да ладно, старушка, что такого он может тебе сделать на глазах у людей!» — попыталась я успокоить себя.
Мы стояли друг против друга, как герои какого-нибудь вестерна. Мне даже послышался голос трубы Эннио Морриконе[131].
А потом все быстро завертелось.
Он побежал. Я прыгнула в поезд, который как раз остановился. Собственно, я собиралась выскочить в дверь на другую сторону, но она, проклятая, оказалась заперта. Так что я пригнулась и помчалась вдоль вагона.
Снаружи по перрону галопировала долговязая фигура Освальда.
Я присела, но краем глаза увидела, что он успел меня заметить и рванул к ближайшей двери.
Я выпрямилась и побежала обратно. Но физически мир устроен так, что длинное и тонкое передвигается в узком проходе быстрее, чем не такое длинное и к тому же в три раза более толстое.
Я могла бы закричать «Караул!», но мне не позволяла гордость. До тех пор, пока положение не окажется угрожающим, я не стану мутировать в заполошную бабенку. Да и некому здесь прийти мне на помощь.
На помощь пришла судьба. Передо мной в поезд садилась пожилая дама с двумя чемоданами.
— Давайте помогу, — заорала я, вырвала у нее из рук чемодан и двинула им Освальда по колену. Он осел.
— Вы что?! — вскрикнула дама, но я уже протиснулась мимо нее и выскочила из поезда.
Я получила немного форы. Если Освальд не вытащит из кармана пиджака лассо и не заарканит меня, как быка на клеймение, мне удастся сбежать.
Только вот куда бежать?
Справа от меня, в начале перрона, спускался эскалатор к городской железной дороге, но там толпа образовала пробку. Прямо передо мной — здание вокзала и море тел. Лишь слева еще оставался просвет в направлении других путей.
Значит, налево!
Я немилосердно расталкивала с дороги мужчин, женщин и детей, преследуемая валом возмущения и проклятий; а также готовым на все Освальдом. Так просто он не сдастся! Вдали я заметила двух патрульных федеральной пограничной охраны. Если успею раньше добежать до них, то спасена!
Однако Освальд сокращал дистанцию в хорошем темпе.
Я отказалась от этого намерения, снова свернула налево и запрыгнула в стоявший там поезд.
Это был древний ящер, которых еще используют на пригородных маршрутах. Я запыхтела по проходу между сиденьями, как дорожный каток.
И вдруг за собой услышала голос:
— Стой, стерва! Я знаю, кто ты!
Он запнулся за колесо коляски, которую какая-то мамашка не отставила, как положено, в сторону, и застрял. Ура всем матерям на свете!
Этой заминкой я воспользовалась, чтобы выскочить на другую сторону, а там запрещенным маневром пересечь пустую колею и вскарабкаться на платформу напротив.
— Эй, стойте, это запрещено! — тут же раздался окрик проводника, но мне было плевать.
У меня постепенно кончалось дыхание, и надо было во что бы то ни стало избавиться от Освальда.
Он уже успел выпутаться, выпрыгнуть из пригородного поезда и теперь ковылял между рельсами.
И тут я поняла, что окрик проводника относился не ко мне, а к Освальду, с которым он бежал ноздря в ноздрю. Освальд, размахивая руками, показывал ему на меня.
Это был мой шанс.
Одним прыжком я запрыгнула в автоматически закрывающиеся двери скоростного поезда, и они сомкнулись за мной.
Есть!
Через дверное окно я еще увидела, как двое патрульных полицейских — без сомнения, вызванных комиссаром по моему звонку с мобильного, — набросились на Освальда, которого мертвой хваткой держал проводник.
Справедливость восторжествовала а я спаслась! Пусть и оказалась без билета в скором поезде на Вену с ближайшей остановкой «Мюнхен, Главный».
Плевать!
Хеппи-энд!
Эпилог
Мой любимый швейцарец появился на свет 11.11. И со времен его проживания в Кёльне стало традицией устраивать в этот торжественный день шумный бал-маскарад, на который приглашались все друзья, знакомые и заказчики. Ровно в одиннадцать вечера гости поднимали бокалы за новорожденного. Эту традицию Урс не захотел нарушить и этого одиннадцатого ноября.
11.11, 19 ч. 32 мин.
Я завернулась в белую простыню, на левой груди нарисовала ужа, вокруг глаз и на ресницы нанесла кило теней и туши, снова выкрасила свои волосы в цвет воронова крыла. И вуаля — Клеопатра!
От простыни остался еще небольшой кусочек. Урс обернул его вокруг бедер и превратился в Ганди.
Да, вы правильно поняли.
Этот выдающийся, не один раз премированный фотограф, этот всемирно знаменитый покоритель вершин, этот корифей в коллекционировании антикварных фотоаппаратов и сын богатых почтенных родителей, этот умница и профессионал… был моим рабом.
Иначе почему бы он прощал мне очаровательные «каприс»[132] (как я это называю), или глупости под хмельком (как это называет остальной мир)? Но он мне прощал.
И более того. Он спас меня из западни в Мюнхене, в которую я попала в результате гонки и преследования.
Мои кредитные карты дурным образом все еще находились в вязаной сумочке с бахромой, которую я оставила у Зиги во время своего злополучного бегства из ее мастерской. А моих карманных денег — вполне приличной суммы — по мюнхенским ценам хватило только на негазированную натриевосодержащую минералку. Вы где-нибудь еще наблюдали такое во вселенной? Мужчина, который ради меня — как прославленный рыцарь на белом коне — несется на своем «сааб-комби» из Цюриха в Мюнхен, увозит меня в роскошный «Байеришен Хоф» и устраивает мне медовую ночь.
На следующее утро за завтраком в ресторане отеля с видом на Фрауенкирхе и крыши Старого города я произнесла с трудом давшиеся мне и чреватые последствиями слова:
131
Всемирно знаменитый итальянский композитор. Родился в 1948 г. в Риме в семье трубача. Автор музыки ко многим фильмам. — Прим. перев.