ЮТ, 22 ч. 07 мин.
Моя закадычная подруга София не приедет. Она и ее благоверный ожидают техпомощь на дороге А6 прямо за Нюрнбергом. София может мне втрюхивать какие угодно объяснения, но я-то знаю: по старой привычке она залила в новый «БМВ» не суперочищенный бензин, который ему требуется, а дизельное топливо. Я не расстроилась. Пусть ее муж расстраивается. И действительно, на заднем плане было слышно, что бородатый очкарик рвет и мечет. Я передала трубку Урсу, чтобы София могла его поздравить.
11.11, 22 ч. 09 мин.
Родители Урса — реформаторша Цвингли и Вильгельм Телль, а также мои — Гензель и адмиральша Гретель сидели на крылечке и вели разговор с совершенно незнакомым мне молодым человеком. На нем была монашеская ряса. А разговор, как мне показалось, вертелся вокруг научных исследований стволовых клеток, их смысле и бессмыслице.
— Урси, кто это там? Ваш родственник?
Урс облобызал мое обнаженное плечо:
— Моя толстушечка, никогда раньше его не видел.
— Его пригласил я, — сообщил Джерри, который как раз шел мимо нас с рабыней Фабиолой на левой руке и Мэрилин-Алекс Монро-Дромбовски на правой.
— Тогда все в порядке, — сказал Урс.
— Нет, не в порядке! — разозлилась я и схватила Джерри за гавайскую майку. — Кто это?
— Понятия не имею, — пожал Джерри плечами.
— А чего же ты тогда, черт побери, приглашаешь его к нам?
— Ха, так это же прикольно! Он позвонил на твой мобильник. Тот задребезжал, когда я в последний раз зашел к вам чем-нибудь подкрепиться.
— А мы были дома?
Джерри посмотрел на меня с сочувствием:
— Ты что, конечно нет, иначе ты сама взяла бы свою дурацкую трубку. — Он потянул за собой обеих красоток. — По крайней мере я знаю, что этого типа зовут Торбен. Ты недавно скидывала ему голосовую почту чего-то там из-за твоего объявления. Ну, я и пригласил его. Что-то не так?
11.11, 22 ч. 28 мин.
Мой старый приятель Жак выиграл приз за лучший костюм. Он обрядился зубом. В белоснежно-белом кар- тоновом чудище с дыркой кариеса для глаз Жак не мог ни сесть, ни что-нибудь съесть, зато стал несомненным хитом вечера. Каждый хотел увековечить свое имя на его белой спине. Я написала «Vive la France!»[136] и пририсовала рядом французский багет, который потом был бестактно неверно истолкован…
11.11, 22 ч. 51 мин.
Под самый занавес явился Саймон с ядреной рыжухой на руках — в костюмах Адамы и Евы.
Сумрачное освещение нашего бала не⬓позволило разглядеть их в деталях, но надеюсь, что на них было розовое трико, а не костюм «о натюрель».
— Это Сью, — представил он свою спутницу.
— Занна! — поправила его девушка, намного мягче, чем это сделала бы я на ее месте.
— Очень мило!
— В тихом омуте черти водятся? — Саймон заговорщицки подмигнул мне.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, тот последний поцелуй. В «Винере». Он был что надо! Правильно делаешь, чего киснуть дома, если повсюду бродят толпы поклонников. — Он ткнул меня в бок. — Как там говорит Леонардо ди Каприо в этом «Титанике»? «Каждый день может оказаться последним!», а? — Он от души рассмеялся.
— Ага. И ты постарался приблизить этот день, разболтав все Урсу!
— А зачем же еще нужны друзья? Да ладно, пошли веселиться!
Виляя бедрами, он направился в гостиную, рыжуха проворно поскакала за ним.
Я только-только собралась закрыть дверь, как раздался возглас:
— Минуточку!
Передо мной возникла соплюшка в наряде разбитной секретарши.
— Я гостья госпожи Дромбовски, — пропищала она и хотела проскользнуть мимо меня.
Я возмутилась. За кого она меня держит? За привратницу? Я раскинула руки, и ее курносый носик уперся в мою свежевыбритую подмышку. После чего последовало доказательство, что на свете есть скорости больше скорости света. А конкретнее, вздернутый носишко, который во всю прыть вынырнул оттуда.
На нашей вечеринке толклась куча людей, которых я и в лицо не знала: тощая каланча Наполеон, с высоты своего роста вещающий возле фуршетного стола для всех желающих откушать о токсичности наших угощений. Коренастый римлянин в тоге из дамастовой скатерти, сидящий на пороге кладовки и бормочущий заученные в школе стихи. Танцовщица фламенко, притащившая с собой сосунка и каждый раз при превышении двадцати децибел в динамиках орущая в сторону моего кабинета «чшш, чшш!»
Никого из них я не знала. А если еще и Урс их не знал, то это были просто зеваки с Шоттштрассе, которые там прогуливались, услышали звуки веселой вечеринки и подумали: «Почему бы и нам не присоединиться?» Я бы именно так и сделала.
Но с этим курносиком что-то было не так. Моя интуиция подсказывала мне. Предчувствие.
Которое исполнилось. Сразу за этим.
Совершенный мужчина перешагнул через нашу изгородь.
Вздернутый носик повернулась за моим взглядом в ту сторону и объяснила:
— Это мой друг. Он ставил машину на стоянку.
Друг приближался к нам решительным шагом. Его фигура напомнила мне кого-то.
На нем был черный плащ Зорро с маской. Но и за этим я его сразу узнала.
Виктор!
11.11, 23 ч. 11 мин.
— Ура нашему новорожденному! Ура, ура, трижды ура! — гремело в нашей гостиной.
Я тоже подняла бокал в честь Урса. Он послал мне воздушный поцелуй.
Стреляли пробки шампанского, зажигались бенгальские огни, Шанталь Шварценэггер растроганно всхлипывала в жилетку, Свэми Детлеф Ковальски в костюме метателя дротиков и Аксель из «Кундалини» в парике Эйнштейна звонили в тибетские колокольчики и орали «Хэппи бёзди ту ю» [137].
— Спасибо, спасибо, спасибо, — раскланивался на все стороны Урс. — Дорогие друзья, сегодня есть повод больший, чем день моего рождения. Мы обручились с моей сладкой Клеопатрой!
— Браво! — громыхнуло в унисон.
После этого мы были обцелованы сорока девятью губами и одной марлевой маской. Исподтишка я еще получила и полдюжины тычков от моих подружек по Клубу любителей детективов из-за того, что не оповестила вовремя общественность.
Когда меня целовал Виктор, я прошептала:
— Только не снимай свою маску!
Если Саймон его опознает, только что оповещенная помолвка станет самой сенсационной в этом городе.
Виктор, чьи голубые глаза вовсе не светились этим вечером[138], кротко кивнул.
Амадео Штурценэггер обцеловал меня несколько сердечнее, чем это было необходимо. Взамен объятия моей матери были несколько прохладнее, чем можно было ожидать.
— Пойду на кухню приберусь. Да, детка, не заставляй меня за тебя краснеть. Скажи еще спасибо, что ты заарканила такого покладистого мужика.
О матери!
11.11, 23 час. 29 мин.
Мы с Алекс и Аполлоном сидели на голливудских качелях Джерри в садике. Моросил мелкий дождь, но мы были под надежной крышей.
Аполлон грустил по поводу того, что его компаньон Зевс предпочел рассыпаться мелким бесом перед сучкой-таксихой, вместо того чтобы поливать мочой ноги гостей. Он был настолько деморализован, что позволил себе перевернуться на спину и позволить Алекс чесать брюхо.
Я время от времени давала ему кусочки застывшей пиццы, которую прихватила с собой на свежий воздух.
— Вот она! — внезапно возвестила Алекс.
Курносиха в костюме секретарши ковыляла на своих шпильках по вязкому газону.
Первое впечатление меня не обмануло.
Это была Хельга Хальбингер, секретарша Алекс. И она была обряжена не в свой обычный деловой костюм, а в карнавальный по «Эрину Броковичу», как она соизволила нам сообщить.
Она вытащила пакет с прокладкой из сумочки на плече:
— Вот, возьмите, здесь ваши фотографии и дневник.
137
Известная песенка-поздравление «happy birthday to you…» — с днем рожденья тебя. — Прим. перев.
138
Как позже выяснилось, блеск этих глаз был результатом действия контактных линз. — Прим. автора.