В его лагере содержатся дети, потерявшие родителей. Невольно вспомнились трое сирот, оставленных Назимом и Ширин.
Бенджамин шагает по лагерю, улыбается всем встречным. Дети радуются ему, воспитатели улыбаются ему, он любит их всех. Я понимаю, что недооценивала Бенджамина. Если не сравнивать его с Джорджем, он прекрасный парень. Деловой. Несмотря на скудость ресурсов, лагерь функционирует отлично, видно, что руководство на высоте. Бенджамин хотел бы построить еще несколько бараков и навесов для занятий, но пока не получается. Больше всего он боится вспышки какой-нибудь болезни.
Бенджамин спонтанно выдал вполне профессиональную речь-проповедь. Без подготовки и даже без предварительного намерения. Когда я увидела, что он готов открыть рот, мне непроизвольно подумалось: не вздумай подражать Джорджу! Но Бен не собирался никому подражать, он остался самим собой, и речь соответствовала уровню аудитории: нечто среднее между ободряющим напутствием тренера школьной спортивной команды и обращения к воспитанникам директора той же школы. Один за всех, все за одного, все мы братья, братская помощь каждого каждому, а всем нам да поможет Аллах, он же Иисус Христос. На семьдесят процентов Аллах, на тридцать процентов Иисус Христос, — примерно так соотносились конфессии в этом лагере.
Дети отправились спать, а Бенджамин повез меня обратно, прихватив кое-кого из персонала лагеря. По дороге к нам еще несколько раз подсаживались молодые люди, и в конце пути перегруженный грузовик еле полз.
По пути Бен затронул две темы. Во-первых, я должна завести себе парня. Я прекрасно поняла, что он имеет в виду мою «нездоровую» привязанность к Джорджу. Так я ему и сказала и заверила, что он ошибается. Бенджамин в свою очередь заверил, что вовсе не имел в виду «ничего такого», но если я буду дожидаться партнера, достоинствами равного Джорджу, то умру девственницей. Конечно же, я разозлилась, но чувствовала, что злиться вовсе не следует, так как он искренне обо мне беспокоился, не ерничал, как обычно.
— Нас обоих еще ждут связанные с Джорджем проблемы, — пробормотал Бен после довольно продолжительной паузы.
Я тоже помолчала и буркнула, что не собираюсь пополнять население летского лагеря. Он подивился моей дремучести в области предотвращения нежелательной беременности. Я парировала тем, что вовсе я не такая серая, однако не понимаю пар, живущих без детей, без семьи, без дома. Бенджамин ухмыльнулся и объяснил мне, неразумной, что существует еще такой немаловажный фактор, как секс. Тут я поставила жирную точку в конце нашей содержательной беседы, объявив ему, что в случае, если вдруг изголодаюсь по сексу и не смогу найти себе полноценного партнера, непременно обращусь за помощью к нему, безмозглому. Мы дружно рассмеялись, и я поняла, что впервые в жизни мне полностью и безоговорочно понравился брат мой Бенджамин.
Далее он затронул тему лагеря для девочек, предложив мне взять на себя заботу о нем. Я с ходу отказалась, заявив, что ни за что не справлюсь. Мы попрепирались на эту тему, однако без ожесточенности. Бен сказал, что тоже полагал, что не справится, а вот ведь… Да и не надо особенно самому напрягаться, ведь есть куча помощников. Помощники в его лагере все сплошь нашего возраста, лет по семнадцать-восемнадцать. В лагере для мальчиков работают только парни, ни одной женщины. Поспорили и на эту тему. Собственно, Бенджамин даже и спорить не хотел. Страна мусульманская, не хватало ему еще всяких имамов и улемов на задницу. Я не сдавалась. Мусульманская или марсианская, а половина сотрудников должны быть женского пола. Хоть какой-то налет материнской ласки. Бенджамин и слышать не хотел об этом, не без оснований опасаясь как религиозного, так и светского начальства.
Посетила с Бенджамином и лагерь для девочек. Между двумя лагерями пять миль и непроницаемая стена мусульманской морали. Есть в лагерях и разлученные братья и сестры. Еженедельно их свозят в молодежный лагерь, на «нейтральную» территорию, чтобы дать возможность общения, чтобы они не забыли друг друга. Уже что-то. Я не высказала ни одного критического замечания, но Бенджамин все время опасливо поглядывал на меня, как будто ожидая ругани.
Лагерь девочек выглядит так же, как и лагерь мальчиков. И одежда похожа: легкие белые или голубые брюки и туники с коротким рукавом. Головы мальчиков украшают кефии, девочки ходят в маленьких фесочках поверх легких муслиновых вуалей — это называется чадра. Ветер щедро бросал в лицо пыль, и я позавидовала девочкам, рты и ноздри которых были прикрыты. Помощницы здесь по большей части уроженки Туниса, но без китаянок не обошлось.
Распорядок дня такой же, как и в лагере для мальчиков.
Ближе к вечеру я оказалась под соломенным навесом столовой, а покинувшие свои спальные бараки девочки столпились неподалеку, наблюдая за мной. Я оказалась здесь новым явлением. Новое лицо, отсутствие формы, короткое красное платье поверх блекло-голубых шаровар. Платье с короткими рукавами. Ничего вызывающего, но для них необычно. Экзотика. И не из-за внешности. Не так уж я от них и отличаюсь. Я улыбалась, помахала девочкам рукой, поприветствовала, но они молчали. Мне казалось, что их многие и многие тысячи. Я опустилась на циновку, приглашающе указала рядом.
— Садитесь, поговорим!
Сначала села одна, потом вторая. Затем вдруг, разом, все остальные. Сидели и молчали. Тут появился Бенджамин, и они все убежали.
Бенджамин повел меня в административный барак. Он явно желал избежать нездоровой шумихи.
— Ну как, возьмешься?
— За что? Что конкретно придется мне делать?
— Ничего особенного. Жить здесь, быть в любое время для каждого доступной, координировать, согласовывать, устраивать…
Я сказала, что подумаю.
После ужина Бен и здесь произнес речь, практически такого же содержания, что и в лагере для мальчиков. Всем понравилось. Добрая воля, все друг другу сестры, взаимопомощь, любовь… Я подумала, что и сама смогла бы такое оттарабанить, как делают многочисленные господа политики.
Уехали мы уже затемно. Девочки перед тем, как убраться в свои спальные сараи, маршировали по лагерю колоннами по пятьдесят человек, каждая с двумя девицами моего возраста впереди и одной замыкающей, громко распевали. На небе появилась луна.
Я обещала Бену подумать.
Сегодня решила, что не соглашусь работать в лагере для девочек. И тут же вернулся Джордж. Он привез с собой сирот — мальчика и девочку. Брата отдадут в один лагерь, а сестру в другой. Касем и Лейла. Родители их умерли от холеры. Тихие дети, послушные. Когда Джордж ушел, они удалились в его комнату и закрыли дверь. Наверное, чтобы поплакать.
Я сидела в гостиной. Вошел Джордж и сел напротив. Все двери открыты: добро пожаловать, кто желает. Я рассказала брату, что была в лагерях и что эта работа не по мне.
Он молча ждал продолжения, но я тоже молчала, и Джордж спросил:
— Бенджамину сказала?
— Да, — ответила я, и он озабоченно, но как бы смирившись, заметил:
— Бен, конечно, расстроился.
— Да, расстроился. — Джордж сидел, улыбаясь, и я продолжила: — Я думала о нашем воспитании…
— Ну-ну…
— Часто ли дети получают такое воспитание, как мы?
Он кивнул.
— А там… Лагеря, толпы, громкоговорители, строем в сортир, строем в спальню…
Джордж кивнул.
— Но две-три веточки кто-то выхватывает из этого костра.
Он вздохнул, как бы в нерешительности, скрестил ноги, снова разъединил их, пошевелил пальцами, снова вздохнул.
— Рэчел, если ты сейчас заплачешь, я встану и уйду.
Но я не собиралась плакать и не собиралась уступать. Я чувствовала свою правоту. И он сказал:
— Рэчел, эти двое… Возьмешься присмотреть за ними?
— То есть… Ты не отправишь их к Бенджамину, в лагеря?
— Не хотелось бы. Они из семьи вроде нашей. Касему десять, Лейле девять.
Я думала о том, чего мне это будет стоить. О наших родителях, о нашей семье, нашем воспитании и обучении.
— Я попытаюсь.
— Отлично, — сказал Джордж и встал, чтобы выйти.
— Если бы я согласилась помогать Бенджамину и отправилась в лагерь, то не смогла бы ими заняться. Кого бы ты тогда попросил?