Я благодарно кивнула и отказываться не стала. У Аннушки были сушки и пряники (разнообразных пряников так вообще целый огромный пятидесятилитровый мешок), так что похудеть в этой экспедиции мне не грозило (остальным, впрочем, тоже).
- Ты представляешь, - тем временем жаловалась мне Аннушка Петровна, - попросила я этого дурня Митьку сделать мне веник в баню. Так он постарался и сделал! Нарезал берёзовых веток, всё как положено, а внутрь ветки багульника вложил. Целый пук. Я веник распарила, не глядя, и давай себя багульником парить. Думала, сдурею там. Чуть не окочурилась. Уж я его потом этим веником отходила, куда видела!
- А он что? - поинтересовалась я для поддержания разговора.
- Сказал, дурень, что у меня очень здорово сиськи трясутся и он ради этого готов, чтобы я его всё время этим веником лупила. - Возмущенно продолжала она, потрясая надкусанным пряником в руке, - Ну вот скажи, не дурень ли?
Я согласилась, что дурень, еле-еле подавив смех, когда представила эту картину.
Вообще мне эта Аннушка нравилась. Лет ей было примерно между сорок и пятьдесят. Была она некрасива, двигалась с грацией бегемота, но при этом в лагере ее все любили и любое ее распоряжение или просьбу выполняли едва ли не быстрее, чем даже приказы самого Бармалея. Может быть причиной была Аннушкина незлобивость, или же тот факт, что всей полевой кухней и остальным хозяйством заведовала она, но тем не менее человеком в экспедиции Аннушка была очень важным.
Засыпала я под шум лиственниц и елей в теплом ватном спальнике в своей собственной палатке, на которую мне показала сердобольная Аннушка Петровна.
А рано утром, как только начало светать, назначенные Бармалеем мужики ушли искать Борисюка, Захарова, Уткина, Токарева и Лукьяничева.
Мы же остались ждать известий.
"Камералкой"* в подобных экспедициях называют полевую, часто переносную, лабораторию (это может быть вагончик, домик, палатка, тент), где происходит камеральная обработка полевого материала: к примеру, сушка образцов пород, почв, растений, консервация отдельных частей животных или растений, работа с бинокуляром или микроскопом (часто нужно провести первичные определения срочно, пока образец еще свежий), определение навесок образцов, их сортировка и так далее.
<p>
</p>
<p>
Глава 5</p>
<p>
</p>
Но это я узнала уже потом.
Моё же утро началось совсем не так. Началось оно с гулкого грохота - "ба-бам-с!". С перепугу меня аж подбросило, и я выскочила из палатки, путаясь в спальнике и хлопая спросонья глазами. С ошалелым видом оглядываюсь, а под лиственницей (которая с флагом) стоит мужик в застиранной тельняшке и ржет:
- Ты что, - говорит, - Горелова, рынды испугалась?
И опять за веревочку - раз и дёрнул:
"Ба-бам-с!" - раскатисто грянул металлический звук побудки. Лагерь начал просыпаться.
Уши мои запылали. Я торопливо полезла обратно в палатку, отмахиваясь от гнуса (еще и напустила кучу комаров внутрь, когда на звук этот вылетела).
Минут пять, впрочем, я занималась тем, что давила комаров на стенках палатки, но старалась аккуратно, чтобы кровавых пятнен на брезенте не оставалось. Во всяком случаен, мне показалось, что прошло всего пять минут.
- Зоя! - послышался сердитый голос Аннушки снаружи.
- Что?
- Ты что там возишься? - возмущенно сказала она. - Все уже давно завтракают, а ты даже не умылась.
Чёрт!
- Через десять минут буду! - воскликнула я, торопливо роясь в рюкзаке в поисках чистой одежды.
- Даю пять! И не больше. А то вернусь - за ногу вытащу. Потом не обижайся! - непреклонным тоном рыкнула Аннушка и я услышала отдаляющийся топот. Ушла, значит.
В рюкзаке нашелся поношенный свитер и линялые трикотажные спортивные штаны. Всё бельё было нестиранным. Я ругнулась. Матом. Это ж надо додуматься - не постирать грязные вещи и сунуть их обратно в рюкзак. Пока я в разведку с мужиками ходила, они тут непонятно сколько пролежали, "ароматизируя" чистые вещи, которых осталось и так немного. На моё счастье, чистые носки я всё же нашла, точнее относительно чистые, но хоть так. И тут мне повезло еще раз: в боковом кармане нашлись-таки чистые трусы и даже "ненадёванный" новый бюстгальтер, ещё с магазинной бирочкой.
Эх, если б я только знала, что на этом моё везение на ближайшие дни закончилось.
Натянув на себя одежду, я поёжилась - трикотаж грубой вязки натирал незажившие ссадины и порезы. Но ничего не поделаешь. Я замотала голову поверх повязки косынкой и со вздохом полезла наружу.
Утро выдалось пасмурным и холодным. Солнце в два слоя закрыли плотные сизоватые тучи, поэтому роса подсохнуть не успела. Так как сапог у меня не было, а подаренные охотником кожаные кисы лежали сейчас где-то под деревом, пришлось мне сунуть ноги в простые тапочки. Пока добежала по траве сперва до брезентовой будочки "Жо", затем в баню умыться, и, наконец, до полевой столовки - носки стали мокрыми, хоть выжимай. И гнус закусал до костей.
А в столовке народ уже позавтракал и заканчивал пить чай. За столом собрались человек девять, если не считать Аннушки. Некоторых я уже знала - на пример, Нину Васильевну, "дона Педро" и Бармалея. Остальных мужиков видела впервые (точнее раньше я-то их стопроцентно знала, но теперь вообще не помнила).