И я, исследуя биографию Авдея Наумовича, обратил на это внимание. Фактически, на какое-то время, вы стали главной исполнительной силой в государстве. Можно на этом чуть подробнее остановиться?
Разумеется. Но для начала, давайте все же закончим с нашим, так называемым, «демаршем». Который, как ты понял, принципиально, сводился к трем простым вещам: исключительно формальное исполнение обязанностей, поддержание и развитие активности на местах, придание серьезного политического веса «ДВиК». На счет последнего, у движения и так был очень приличный политический капитал и потенциал, просто он никогда не использовался. Во всяком случае, он не использовался, как рычаг давления или инструмент. Но, если «ДВиК» официально выдвигал какой-либо аргумент или контраргумент, то, как правило, его не мог оспорить никто. Фактически, основу политического капитала движения и составлял набор этих аргументов, из которых, впоследствии, мы собрали очень крепкую избирательную программу. Причем, что характерно, в этой программе не было ни одного лозунга. Я уж не говорю о том, что у политических партий и других объединений уже давно даже лозунгов не было, одни слоганы. Впрочем, чего можно хотеть от структур, которые в гораздо большей степени являются коммерческими, чем политическими. Сейчас не об этом. Я все это к тому, что как мы не дистанцировали «ДВиК» от политики, все равно пришлось движение делать политическим. Но, как выразился Шилов: «Если и делать его политическим, то политика должна быть исключительно практической. А это значит, что любое политическое действие должно приводить к конкретному осязаемому результату. Популизм и демагогия недопустимы.» Вот он и отбыл на места, чтобы подготовить почву. А мы втроем, в свою очередь, взялись за перенастройку движения под новые реалии.
Что касается того, что мы на время стали «главной исполнительной силой государства», то случилось это в связи с тем, что остальные исполнительные государственные структуры и ведомства вошли между собой в такой клинч, перекладывая запросы и требования граждан друг на друга, что работа их просто напросто застопорилась. А формально это произошло на генеральном госсовете, посвященном разрешению сложившегося кризиса. Примечательно, что заседание того госсовета получилось очень коротким, даже думаю, что рекордно коротким. И вот почему: «
Первый секретарь: Повестка ясна. И, в порядке исключения, первый доклад предоставляется руководителю аппарата правительства, так как он является ответственным за рассматриваемый вопрос. Пожалуйста, Авдей Наумович.
Шилов: Много времени не займу. Беру все бремя ответственности и исполнения на себя. Срок реализации десять месяцев. Никаких дополнений не требуется. Материалы разосланы. У меня все.
Первый секретарь: Признаться, мы готовились к серьезным прениям. Ну раз Вам все понятно и Вы за это отвечаете, то можем только сказать, что госсовет Вам в помощь. У кого-то есть вопросы?
Видов: А не надорветесь ли от взятого бремени?
Лобов: Да, и как конкретно ответите?
Шилов: А что, уже не терпится меня разорвать и потоптаться…
Первый секретарь: Господа, все, повестка исчерпана. Не надо этих неуместностей. Авдей Наумович, ждем результатов.»
Некоторое время госсовет еще погудел на предмет того, что «Зачем собирались, если все понятно?», или «В присланных материалах никакой конкретики.» и тому подобное, но продолжалось это не долго, где-то минут пятнадцать-двадцать. Главным же итогом для всех, кроме нас, было то, что подобный ход Авдея Наумовича был истолкован, как «публичное аппаратное самоубийство», ведь никто даже и допустить не мог, что у нас что-то получится, особенно в свете того, что нам никто помогать не собирался.
И не просто помогать не собирались, а даже усиленно мешали, впоследствии. Понятное ведь дело, что Авдей Наумович был всем в правительстве поперек всего, и все хотели его скорейшего ухода. Правда были и те, кто был заинтересован в том, чтобы такая ситуация длилась как можно дольше. По уже не раз озвученным причинам, в этом были заинтересованы президент, его администрация и Управление, так как Шилов был ну очень хорошим отвлекающим фактором от того, что делали они. И главное отвлечение состояло в том, что все с особым интересом наблюдали, как у Авдея Наумовича ничего не получиться. Но каждый раз, как и в этот раз, они забывали одну простую вещь – Шилов есть Шилов, пусть и очень уставший и замученный бесконечными нападками и пакостями со стороны госаппарата. В общем, вот как дальше развивались события. Получив формальное «добро» от администрации и первого министра, Авдей Наумович прыгнул в свою, ставшую уже родной, «жабу» и полетел разруливать сложившийся аппаратный кризис в ручную на местах. Но, что особенного и уникального он сделал на этот раз, так это то, что с помощью меня и Елены Федоровны он стал освещать свою деятельность публично, в круглосуточном режиме, причем распространялось все это по центральным информпотокам. И надо сказать, что он имел для этого не просто все основания и возможности, а даже обязан был это делать, так как в то время действовал закон, который обязывал придавать огласке и публичности любою деятельности чиновников на любом уровне, если она не связана с государственной тайной. Правда, там была еще куча исключений, которыми охотно пользовался весь аппарат, чтобы продолжать оставаться в тени. А вот Авдей Наумович решил воспользоваться этим законом по полной, чтобы стать самым открытым государственным функционером, и ни Управление, ни Администрация с этим ничего поделать не могли. «Теперь пускай попробуют что-нибудь переврать.», такой была главная причина для этого действия.