К концу торжеств в настроении гостей стала заметна напряженность, которая не уничтожалось даже обильным винопитием. Шимшон догадывался о причине уныния. И глаза Нимары, как показалось ему, блестели чуть меньше.
– Милый, – Нимара шепнула ночью Шимшону, – на мальчишнике ты загадал гостям загадку и поставил условие о тридцати одеждах. И вот, беспомощны друзья твои…
– Дорогая, – не думай об этом, пусть болтуны пораскинут мозгами!
– Коновод их велел мне вызнать у тебя отгадку…
– Велел? Какова наглость!
– Он вопрошал, неужто мы позвали их, чтоб обобрать? Он угрожал сжечь огнем меня и отца. Мне страшно!
– Со мною ничего не бойся, Нимара! Я – щит твой верный!
– Остерегайся их коварства. Умоляю, открой секрет, и спровадим негодяев!
– Да ведь я отцу моему и матери моей не разгадал, а тебе разгадаю?
– Ах, вот как! – воскликнула Нимара и горько-горько заплакала, униженная, – теперь я знаю, где сердце твое…
– О, язык мой глупый! – вскричал Шимшон, мигом уразумев, что обидеть легче, чем обиду вытерпеть, – вот отгадка, слушай!
И, искупая грех, Шимшон поведал Нимаре, как голыми руками убил льва, и как в скелете его пчелы соорудили улей. При этом он подумал о Пахдиэле и испытал некоторое злорадство. Потом он потребовал у Нимары дать честное слово хранить тайну, а она в ответ снова заплакала.
***
К вечеру седьмого дня свадебного пиршества собрались у Шимшона знакомые нам молодцы, и лица их сияли.
– Улыбаетесь? Отгадали мою загадку? – с тревогой спросил Шимшон.
– Нам это запросто!
– Говорите!
– Слушай отгадку: “Что слаще меда, и кто сильнее льва?”
– Век не угадать бы вам, если бы не… – крикнул в ответ Шимшон, и слезы навернулись ему на глаза, – я проиграл спор и в долгу не останусь!
Горько ему стало. Выходит, не уверена Нимара в заступничестве его, страх перед лиходеями сильнее. В гневе Шимшон помчался к ангелу: “Выложу все казуисту!”
– Негодная отгадка! – воскликнул Пахдиэль.
– Почему?
– Во-первых, мутная она.
– А загадка твоя прозрачная?
– Во-вторых, она добыта угрозой, и уж только поэтому ее принять нельзя! – ответил Пахдиэль, пренебрегая дерзостью питомца.
– У вас на небесах такой закон. Здесь на земле не важно, как достигнута отгадка. Я судил и научился многому!
Шимшон пылал яростью, и было от чего – нестойкость Нимары, крушение счастья, собственная глупость, хитроумие Пахдиэля, торжество ничтожеств, уязвленная гордость, унижение проигрыша.
Долг чести платить неизбежно, но сие следует соединить с местью. Одним подвигом больше. Шимшон вышел на торговый путь и стал подстерегать купцов-филистимлян. Тридцать человек убил и снял с них богатые одежды. Взвалил на спину тюк, отнес его к дому угрожавшего Нимаре наглеца и швырнул у ворот.
“Я сделал свое и возвращаюсь домой!” – крикнул Шимшон тестю и ушел, хлопнув дверью и не сказав прощального слова Нимаре.
***
Шимшон вернулся к родителям в Цору. Нескольких дней сердечных мук хватило ему, чтоб осознать потерю. “Прощу Нимару! – думал он, – да разве сам я не обидел ее?” И он снова направил стопы свои в Тимнату.
Тревожно встретил его Синей.
– Где жена моя? – спросил Шимшон, – пропусти меня к Нимаре.
– Никак нельзя, – плачущим голосом промолвил Синей, – ты развелся с Нимарой, и я отдал ее другому.
– Я не разводился с моею законной женой!
– Но ты сказал, что возвращаешься домой, и ушел! По обычаям нашим – это развод.
Кровь бросилась в голову Шимшону, и гнев не давал дышать.
Бедный Синей испугался не на шутку. Рухнули мирные планы. Он боялся мести бывшего зятя и еще больше страшился жестокости соплеменников. Как много злобы вокруг! А золото – дырявый щит против ненависти.
– Шимшон, драгоценный мой! – упал старик на колени перед молодым, – я дам тебе сестру Нимары, ты видел ее, она красивее!
– Ты отнял у меня жену, Синей! Все вы – лживый народ! Отныне я буду мстить вам, подлые филистимляне! – вскричал Шимшон и ушел, чтоб не возвращаться более.
Глава 7 Жажда и месть
Человек сознает крушение любви, и едкая горечь обволакивает душу, разъедает охранный покров ее, жжет нежную ткань. Ум ищет виновника, а сердце плачет. С днями размягчается кристалл обиды, душа взращивает панцирь надежнее прежнего, ожоги под ним рубцуются, и бальзам мести целит мечты.