На часах было три минуты одиннадцатого, когда он, как какой-то псих, бездыханный, дрожащий, волочащий за собой грязный спутанный войлочный шлейф от подкладки, ворвался в двери милицейского отделения, где со всей дури налетел на сгорбленную бабушку в головном платке – почему она показалась ему такой знакомой? – и с ужасом осознал, что вестибюль, бывший совсем пустым ещё всего лишь шесть часов тому назад, сейчас был битком набит людьми. В ответ на его наскок бабушка окрестила его обидным прозвищем и, бросив на пол торбу со свеклой, хуками обеих рук отвесила ему смачных люлей.
Оказывается, она стояла в бесконечной, петляющей очереди, которая закручивалась назад и дважды огибала помещение. Проследовав в конец очереди, Акакий спросил мужчину в высоких сапогах и татарской шапке, что здесь творится. Мужчина поднял глаза от изучаемого им шахматного задачника и смерил Акакия безучастным взглядом, – Вы, товарищ, видимо, хотите подать заявление о преступлении?
Акакий прикусил нижнюю губу. – У меня отняли пальто.
Мужчина показал ему густо усеянный визами бланк заявления. – Вы ещё не забрали своё заявление?
– Да нет, я хотел ...
– Вам нужно в первую дверь налево, – сказал ему мужчина, вернувшись к своему задачнику. Глянув в сторону двери, куда направил его собеседник, Акакий увидел, что к ней тянется почти столь же длинная очередь, что и первая. Его желудок перевернулся как яйцо в кипящем котелке – ждать придётся долго.
В пол пятого, когда Акакий уже стал терять надежду добраться до заветных недр отделения милиции и, следовательно, увидеть когда – либо опять свое пальто, мужчина в форме ОБХСС прошагал вдоль очереди к тому месту, где стоял Акакий, и, щелкнув каблуками, спросил, – Вы А. А. Башмачкин? – ОБХСС был ведомством Министерства внутренних дел, официально расшифровываемым как «Отдел Борьбы с Хищением Социалистической Собственности», задача которого, как ежедневно напоминали Акакию пресса и телевидение, состояла в подавлении деятельности «черного рынка», в частности, в устранении деляг, спекулирующих гостоварами, а полученную наживу тратящих на предметы роскоши, нелегально завозимые из-за рубежа. – Да, – ответил Акакий, моргая, – у меня отняли пальто.
– Пройдемте-ка со мной, пожалуйста. – Развернувшись на одном каблуке, сотрудник зашагал в ту сторону, откуда пришел, а Акакий поспешил за ним. Они быстрым шагом прошли мимо шестидесяти хмурых граждан, составляющих переднюю часть очереди, прошли через тяжелые деревянные двери в кабинет, кишащий потерпевшими, подозреваемыми, офицерами милиции и секретарями, затем через вторые двери по коридору и наконец вошли в длинный зал с низким потолком, где доминировал лакированный конференц – стол, во главе которого в гордом одиночестве восседал какой-то тип, плешивый, чисто выбритый, в футболке, брюках слаксах и тапочках. – Садитесь, – сказал он Акакию, указывая на ближний к себе стул за столом. – Последи-ка за дверью, Замётов! – бросил он сотруднику ОБХСС.
– Так, – сказал он, прочистив горло и сверяясь с бланком, лежащим перед ним на столе, – вы А. А. Башмачкин, верно? – Его голос казался таким сердечным, свойским, он растекался по комнате как патока. Ему бы работать сельским фельдшером, писателем детских книжек или добродушным ветеринаром, приглядывающим за старой коровой, которую бабушка Акакия держала на привязи во дворе в его детские годы на Урале. – Я – капитан Жареное, КГБ, – представился он.
Акакий с нетерпением кивнул. – У меня отобрали моё пальто.
– Понимаю, – ответил Жареное, подавшись вперёд, – может, расскажете мне об этом?
Акакий рассказал ему. В подробностях. Рассказал ему о насмешках, которым он подвергался на работе, об обещании Петровича сшить ему пальто, о самом пальто и о зверском, антикоммунистическом нраве негодяев, отнявших его у него. Когда он дошёл до конца, на его глаза аж навернулись слёзы.
Жареное терпеливо выслушал повествование Акакия, перебив его лишь дважды – чтобы спросить адрес Петровича и чтобы узнать, что Акакий делал на Красной Площади в пол второго ночи. Когда Акакий полностью излил душу, Жареное щелкнул пальцами и в комнату вошёл борец со спекулянтами из ОБХСС и положил на стол какой-то сверток. Жареное махнул ему и тот разорвал обёрточная бумагу.