тправься мы за ним. Впервые он выкинул что-то подобное. Оставим его. Тем более, по словам Урахары-сана, обнаружить вторженцев невозможно. И устраивать погоню нет смысла. Поэтому можешь не волноваться - в драку Куросаки не ввяжется. Иное уже было решила отмахнуться от всего вышесказанного и сделать по-своему. Но в последний момент все же остановилась, когда подумала, что и впрямь может оказаться не к месту, если вероломно, подобно непримиримой мамаше, последует за Ичиго, нарушив его покой. Хоть и с болезненным нежеланием, но девушка все-таки отказалась преследовать дальше их исчезнувшего друга. Больше всего ей не хотелось превращаться в постоянно ноющую обузу. Она стояла, как пришитая, и пыталась справиться с тяжелыми переживаниями, убеждая себя, что все будет хорошо. - Не знаю, получится ли, - наконец сменил тему Исида, - но я собираюсь сделать так, как посоветовал Урахара-сан. Не хочу валиться с ног от усталости, когда все начнется. В этом действительно есть смысл. Он попрощался с остальными, убедился, что Садо проводит Орихиме, порекомендовал обоим так же отправиться на боковую и ушел. Ни Чад, ни Иное не проронили за весь путь к дому девушки ни слова. И того, и другую терзало одно и то же - чувство беспомощности. Сколько бы раз они не повторяли себе, что не брать на себя роль спасителей всего и вся и оставить Ичиго с самим собой - правильное решение, покоя они не находили. Не говоря уже о надвигающейся буре проблем в виде Айзена со своей свитой и прилетевшей неизвестно откуда парочке недружелюбных подростков. *** «Мерзкое чувство...» Ичиго недвижно стоял посреди высокого плато где-то меж громадных гор и мертвыми глазами смотрел в пространство перед собой. «Давно ли я стал таким жалким?» Брови его были как всегда сдвинуты. Отчаяние, отражавшееся в его взгляде, время от времени чередовалось с животным недовольством, вспыхивающим лишь на мгновение. «Так себя чувствуют козлы отпущения? Или я не горазд не метафоры?» Внезапно раздался протяжный рев. И не один. Сразу несколько пустых угрожающе сотрясали скалы своим воем, медленно взбираясь на плато и окружая Ичиго. Их насчитывалось больше десяти. Ичиго намеренно прибыл в самую высокую точку окрестностей Каракуры. Из курса вечерних лекций Рукии он знал, что именно в горах собирается наибольшее количество пустых (причину этого феномена он уже давно успел позабыть). «Тот паренек... Каким он меня видит?» Куросаки вспомнил о том, как Сота искренне называл его другом, и с такой силой сжал челюсти, что с легкостью смог бы сейчас перекусить железный кабель. То, что в данную минуту испытывал Ичиго, было сравнимо вот с чем. Что чувствуют талантливые и уверенные в себе люди, когда на протяжении многих лет идут к своей цели стать лучшими в чем-то, но однажды понимают, что всегда будут существовать те, кого им никогда не переплюнуть? Непреодолимое уныние? Ненависть к своему ремеслу? Желание убить себя? Всегда есть кто-то, кто лучше нас, - для многих это открытие может стать роковым. В какой-то степени, под категорию этих бедолаг теперь попадал и Ичиго. Несмотря на то, что он никогда не искал первенства и не стремился стать сильнее, если того не требовали обстоятельства, Куросаки привык считать себя способным постоять за своих близких и дать отпор любому зложелателю. Даже встав на нелегкий путь шинигами, он всегда видел в глазах противника признание и интерес. Даже когда был едва жив, даже когда становилось очевидно, что ему никак не выйти в победители, - что бы ни случилось, его враг, пусть и самую малость, пусть даже незаметно для самого себя, всегда оставался настороже. Абарай, Кенпачи, Кучики... Даже Айзен видел в нем какое-никакое препятствие, перерубывая его пополам. Но что же он? Этот проклятый Сота? Он определенно враг. И ему это известно. Но где же тогда была эта привычная аура битвы, которую Куросаки неизменно ощущал, всякий раз обнажая клинок перед противником? Он называл Ичиго другом - и был при этом абсолютно серьезен. Его улыбка была неподдельной, а отношение к окружающему именно таким, каким он его демонстрировал, - наивно-детским и безобидным. Он говорил с Куросаки как с добрым товарищем, но не скрывал и своих истинных намерений. Вся эта нелепица выглядела так, как если бы Сота был работником зоопарка, приехавшим в джунгли на отлов тигрят, один из которых стал яростно бороться за свою свободу. Однако неразборчивое рычание крохи показалось ему настолько милым, что он и думать не подумал, что таким образом зверек выражает свое негодование. Потому тут же взял его на руки, стал тискать и причитать, что теперь они друзья навеки и он будет о нем заботиться, как ни о ком другом. В его глазах Ичиго был не опаснее, чем невинный, беззащитный детеныш дикой природы. Сота не говорил об этом напрямую, как поступил бы любой другой напыщенный злодей ради пустого бахвальства, - для него это было так же очевидно, как для нас то, что сахар сладкий. Эта мысль сводила Куросаки с ума. Впервые в жизни он испытывал нечто подобное - но кто бы мог подумать, что это будет настолько мерзко. Новообъявившийся агрессор физически не понимал, что Ичиго может быть способен оказать хоть сколько-нибудь значимое сопротивление. «Ты отличный друг, Ичиго!» - в очередной раз слова Соты царапнули его по черепу. Не выдержав, парень взревел, словно обезумел - слюна брызнула из его рта, глаза покрылись прожилками и налились слезами, - выхватил меч из-за спины и бросился на пустых. А тем временем: - Хе-хе... Как же мне нравится этот настрой! - прошипел белый двойник где-то в глубинах его души.