Девушка задумалась и перевела взгляд на экран, на котором, словно по волшебству, стали появляться буквы. Не писав несколько месяцев, она бы могла сравнить творческий процесс со спортом, форма теряется почти мгновенно, а возвращаться к норме очень и очень нелегко. Но, не считая себя профессионалом стихоплетства, Алина могла облекать слова в рифму либо когда ей было очень плохо, либо очень хорошо, третьего не дано. Иначе стихи получались пресными и безынтересными, исключая те случаи, когда, как сегодня ей попадалось на глаза что-то совершенно исключительное, и требующее особого внимания.
Отец Алины любил упоминать об исключительных способностях дочери к языкам, и к поэзии, и к спорту, и ко многому другому, не переставая одновременно сокрушаться об отсутствии у нее желания заняться чем-либо серьезно. Слишком многие вещи давались ей легко, тогда как другие люди жертвовали на то же самое года жизни. Сознавая это, Алина, тем не менее, не считала нужным посвящать себя чему-то одному, когда узнать и увидеть хотелось так много. Все за что она не бралась, получалось у нее если не с первого раза, то со второго. Первый сборник стихов издался в одном из отечественных журналов, что потом не помешало затем ей бросить писание на несколько лет, потому что она увлеклась прозой.
Сейчас девушка сидела на полу каюты грека в сотнях километров от дома и семьи и не думала ни о чем, кроме своего нового творения. Как всегда, не замечая ничего вокруг, она пыталась словами воссоздать увиденное днем чудо. Подбирая слова и оттенки, она раскрашивала цветами нужные рифмы, порой даже меняя смысл знакомых слов. По опыту зная, что сегодня закончить ей не удастся, она просто пыталась передать то, что почувствовала при виде бультерьера, который удивительным образом появился в новой поэме о радуге. Вихрь слов еще предстояло увязать в нужный размер, и на это уйдет не один день, но и сегодня уже страница пестрела счастьем и болью, цветом и тенью молодого сердца.
Когда поток эмоции поиссяк, девушка подняла голову и поняла, что прошел почти час, и с неудовольствием перехватила взгляд хозяина комнаты, который словно пытался пронзить ее глазами. Он словно ждал, пока девушка оторвется, наконец, от компьютера, и тут же из колонок полилась греческая музыка. Алина фыркнула, Эстель зевнула, а все греки начали петь. И моментально с Алины слетело все ее пренебрежение, все презрительное легкомыслие, ее словно унесло вдаль от реальности страстными руладами певца. Девушка пригляделась к Адонису и, ей показалось, что таким она видит его впервые. Такая тоска и восторг слышались в его голосе, что вторил греческой песне. Светлая и легкая грусть переплеталась с тяжелой тоской по дому, тяжелая страстность и безудержное стремление, любовь и огромная жажда жизни слышалась в его голосе. Гордость и боль маленькой страны, столько лет находящейся под гнетом Турции, так воинственно и отважно отстаивающей свою независимость. Бархатные ночи, желтые песок и оливковые деревья, сплетались в песне, словно тела Афродиты и ее несчастного возлюбленного. Древние мореплаватели, желанный берег и долгое ожидание мужей и сыновей, мужественные атлеты и герои взиравшие теперь с глиняных амфор и вино, льющееся рекой. Все это вместе взятое, не нуждаясь в переводе, поведали девушке певец и Адонис.
Не только в голосе, но и во всех его движениях, что казалось бы вторили древнему греческому танцу, рассказывали Алине о исступленном желании любви, о родине, образы дома и семьи, друзья и вся его жизнь на берегу вдруг открылись ее глазам так, что ее и ужаснула и восхитила его внутренняя сила. Сила вулкана, скрытая до сей поры и вырвавшаяся наружу только на мгновение да и то по воле случая. Именно этой ночью Алина словно увидела настоящую греческую натуру, а увидев, замерла от восторга. Песня закончилась, а грек, от которого Алина даже против воли все еще не могла оторвать глаз, вдруг со всего размаху швырнул стакан с остатками виски об пол. Виденья моментально улетучились, оставив место грубой реальности. Эстель и Алина застыли на месте, совсем растерявшись и не зная, как реагировать.