Граф скрестил руки. Он демонстративно молчал.
— Вы глупо ведете себя, милорд. Со временем правда выйдет на поверхность.
— О да, тиски для больших пальцев, колодки, дыба…
Госс выглядел искренне шокированным:
— Братья не применяют пыток! Подобные методы омерзительны! — Несколько успокоившись, он добавил: — Я предвижу, что вас представят Факту. Познав милосердие и величие Факта, вы сами захотите сотрудничать с нами.
— Мой разум вряд ли так легко изменить, — сказал Радо.
Прелат тонко улыбнулся:
— Мы обращаем не ваш разум, а вашу душу.
Госс оставил Радо наедине с его страхами. Обещание прелата было более леденящим для графа, чем угроза пыток. Одно дело сломаться под ужасными физическими пытками, другое — когда вежливым обращением тебя заставляют служить силе, одержавшей верх.
Чувство полной беспомощности завладело графом. Он попытался вызвать эйфорию, испытанную им в молельном зале, когда он почувствовал присутствие Факта впервые. Но не смог. Будто он забыл слова песни, которую распевал годами. Память изменила ему: он забыл пережитые ощущения. Он помнил все событие, но никак не мог вызвать из забытья то чувство прикосновения к Факту, которое он тогда испытал. Оно потеряло качество реальности.
Ему было интересно, что произошло с Шип. По рассказу Госса, она затеяла еще одну драку, которую проиграла. Радо поверил в искренность слов Госса о неприятии пыток, однако зная, как легко Шип начинает драку, а также то, что как женщина она не подвергается обращению, ему подумалось, что топора палача ей не миновать.
За этой мыслью последовало коварное открытие о тщетности усилий. Шип была ножом у его горла. Пусть Братья устранят ее, что ему за дело! А не будет ее, не будет и его обязательств перед храмом.
Свободен навсегда и обращен.
Братья посещали его нерегулярно. Приходили всегда парами. Один блокировал дверь и держал ключ, другой приносил еду, воду или пустой горшок. Радо пытался отделить утро от вечера их приходами, но ничего путного не получалось. Их расписание не поддавалось систематизации.
Ощущение дня и ночи стало ему изменять. Первый день плена был чрезвычайно долгим. В окне было светло по крайней мере часов восемнадцать. Затем последовала короткая ночь и снова день на восемнадцать часов. Как это могло быть? Неужели и солнечные циклы подвластны Братьям?
Эту тайну он частично разгадал на третий день. Посреди того, что, по мнению Радо, было солнечным послеобеденным временем, комната внезапно погрузилась во мрак. Он подставил стул к окну и выглянул. Как только его лицо показалось над нижней рамой окна, вспыхнул ослепительный дневной свет. Так что это было? Братья разместили яркую лампу прямо под его окном. Они манипулировали его чувством времени для того, чтобы ослабить его сопротивляемость.
Гнев овладел графом. Буду сопротивляться, решил он. Тем не менее он безнадежно сбился со счета времени после прибытия на Прайос.
Они приходили во время его сна без предупреждения, хотя обычно он слышал шаги в коридоре или щелчок в замочной скважине. Когда они пришли за ним, он ничего не слышал до тех пор, пока голос не призвал его проснуться. Он открыл глаза и увидел, что кровать окружили Братья.
— Встаньте, Радо Хапмарк. Близок час вашего общения, — сказал субпрелат, руководивший церемонией.
— Нет, — ответил он.
— У нас специальная инструкция самого прелата. — Полдюжины Братьев вокруг него были вооружены дубинками в коже. — Что бы вы ни решили, исход будет один. Так не лучше ли для графа Радо прийти к Факту на собственных ногах, а не быть притащенным как преступник?
В этом был смысл. Радо протянул руку к штанам. Его одежда была грязной от лазания по скалам и лежания в тюремной воде. Он хотел бы, чтобы Шип почистила ее. Радо сунул ноги в ботинки и встал. Со всякими аристократическими ужимками он надел камзол и протянул руку за сумкой.
— Это вам не потребуется, — сказал субпрелат.
— Это нужные вещи, — настаивал Радо.
— Вы вернетесь сюда позднее. Все ваши безделушки останутся на своих местах.
В открытой сумке он видел цилиндр с оружием Богини. Он не мог взять его под пристальными взорами Братьев.
— Пойдем? — легко спросил Радо.
Они вышли из комнаты. Двое из Братьев пошли впереди, затем — Радо с субпрелатом. Остальные пошли сзади. Пока они шли, Радо вспоминалась пьеса, которую он однажды видел в Пазойе. Она называлась «Узурпатор» и была написана неким Бритемом. В кульминационной сцене мятежный принц Касмар идет на эшафот. Он обращается к своей возлюбленной, шествующей рядом: «Не плачь, дорогая. Палач знает свое дело. Уверен, что топор будет острым». Радо подумал, а острым ли будет Факт. Радо и его сопровождающие поднялись не менее чем на восемь пролетов лестницы. И чем выше они поднимались, тем богаче была обстановка. От спартанских гладких стен из камня на этаже, откуда они шли, до толстых ковров, обоев и статуй. Святилище скорее походило на дворец, чем на тюрьму.