- А мама не захотела, что, впрочем, понятно, потому что такое же имя было у первой папиной любви. В итоге назвали, как в стихотворении Пушкина, если слышал о таком.
- Что-то читал. Хотя на художественную литературу времени у меня нет.
Знания русского поэта на девушку не произвело должного впечатления, в конце концов, Аристотель и Платон тоже известен всему миру, о чем она не преминула сообщить собеседнику.
Зато Йоргес как-то по-другому посмотрел на Алину, ему такое знание, похоже, очень импонировало. Из угла, где сидел Адонис, чувствовались уже электрические удары тока, тот что-то зло сказал по-гречески, но девушке удалось разобрать только одно слово 'малака'.
- Что значит ' малака'? - она тут же пристала к Димитрию, которого оторвала на секунду от Эстель.
- Не смей это повторять, - хором завопили греки.
- Малака, малака, малака, - с ангельской улыбочкой, уже уразумев, что это ругательство, затараторила Алина, чем вызвала просто бешеный смех у ее руммейт. - Пока не узнаю, что это значит, буду повторять.
- Хочешь потерять работу, можешь поинтересоваться у капитана или у шефа инжинеров. - процедил Адонис сквозь зубы, а на лице у Йоргеса появилось непроницаемое выражение лица.
- Я даже не знаю, как они выглядят, - пробурчала девушка и успокоилась.
В принципе, то, что сказал Адонис, было ей понятно и без перевода, она решила не нагнетать обстановку, но молодой человек с обширными познаниями в таких разных областях ее заинтриговал, и при случае она твердо решила продолжить знакомство. Пока что девушка пересела в другой угол комнаты и открыла, наконец, компьютер, чтобы заняться своей радугой. Бросая украдкой взгляд на ее нового знакомого, она постаралась изучить его. В целом Алина почувствовала к нему странную безосновательную симпатию.
Короткие черные вьющиеся волосы, с едва заметным хохолком, широкие, но редкие брови и немного курносый нос не давали ей никакой пищи для размышлений. Чисто выбритый подбородок с ямочкой, несколько седых волос на висках и чуть более пухлые губы, чем положено иметь мужчине. Она пришла к выводу, что выглядит он совсем уж обычно, разве что выражение карих глаз было настороженно-удивленным, но не по злому, а скорее, как у ребенка, который старается что-то узнать. Одет Йоргес был в синие джинсы и черную толстовку на молнии, но весь его вид, и одежда, и ровно подстриженные ногти, и гладкие щеки говорили о аккуратности и любви владельца к порядку, чему впрочем не мешала зажатая между пальцев сигарета.
Девушка задумалась и перевела взгляд на экран, на котором, словно по волшебству, стали появляться буквы. Не писав несколько месяцев, она бы могла сравнить творческий процесс со спортом, форма теряется почти мгновенно, а возвращаться к норме очень и очень нелегко. Но, не считая себя профессионалом стихоплетства, Алина могла облекать слова в рифму либо когда ей было очень плохо, либо очень хорошо, третьего не дано. Иначе стихи получались пресными и безынтересными, исключая те случаи, когда, как сегодня ей попадалось на глаза что-то совершенно исключительное, и требующее особого внимания.
Отец Алины любил упоминать об исключительных способностях дочери к языкам, и к поэзии, и к спорту, и ко многому другому, не переставая одновременно сокрушаться об отсутствии у нее желания заняться чем-либо серьезно. Слишком многие вещи давались ей легко, тогда как другие люди жертвовали на то же самое года жизни. Сознавая это, Алина, тем не менее, не считала нужным посвящать себя чему-то одному, когда узнать и увидеть хотелось так много. Все за что она не бралась, получалось у нее если не с первого раза, то со второго. Первый сборник стихов издался в одном из отечественных журналов, что потом не помешало затем ей бросить писание на несколько лет, потому что она увлеклась прозой.
Сейчас девушка сидела на полу каюты грека в сотнях километров от дома и семьи и не думала ни о чем, кроме своего нового творения. Как всегда, не замечая ничего вокруг, она пыталась словами воссоздать увиденное днем чудо. Подбирая слова и оттенки, она раскрашивала цветами нужные рифмы, порой даже меняя смысл знакомых слов. По опыту зная, что сегодня закончить ей не удастся, она просто пыталась передать то, что почувствовала при виде бультерьера, который удивительным образом появился в новой поэме о радуге. Вихрь слов еще предстояло увязать в нужный размер, и на это уйдет не один день, но и сегодня уже страница пестрела счастьем и болью, цветом и тенью молодого сердца.
Когда поток эмоции поиссяк, девушка подняла голову и поняла, что прошел почти час, и с неудовольствием перехватила взгляд хозяина комнаты, который словно пытался пронзить ее глазами. Он словно ждал, пока девушка оторвется, наконец, от компьютера, и тут же из колонок полилась греческая музыка. Алина фыркнула, Эстель зевнула, а все греки начали петь. И моментально с Алины слетело все ее пренебрежение, все презрительное легкомыслие, ее словно унесло вдаль от реальности страстными руладами певца. Девушка пригляделась к Адонису и, ей показалось, что таким она видит его впервые. Такая тоска и восторг слышались в его голосе, что вторил греческой песне. Светлая и легкая грусть переплеталась с тяжелой тоской по дому, тяжелая страстность и безудержное стремление, любовь и огромная жажда жизни слышалась в его голосе. Гордость и боль маленькой страны, столько лет находящейся под гнетом Турции, так воинственно и отважно отстаивающей свою независимость. Бархатные ночи, желтые песок и оливковые деревья, сплетались в песне, словно тела Афродиты и ее несчастного возлюбленного. Древние мореплаватели, желанный берег и долгое ожидание мужей и сыновей, мужественные атлеты и герои взиравшие теперь с глиняных амфор и вино, льющееся рекой. Все это вместе взятое, не нуждаясь в переводе, поведали девушке певец и Адонис.