Выбрать главу

— А ты что здесь делаешь, мой? — отозвался я к нему.

Он не ответил ничего, только протянул свою левую руку и указал на противоположный берег. При этом я заметил, что его протянутая и по локоть голая рука была необыкновенно белая, какой я еще не видел никогда у бедного парня-пастуха.

— Хочешь на ту сторону? — спросил я.

Он покачал головой, не оборачиваясь и не говоря ни слова.

— А где хочешь сойти? — спросил я еще раз. — Видишь ли, берег здесь крутой.

Не оборачиваясь и не говоря ни слова, мальчишка махнул своей снежно-белой рукой назад, вниз по реке, как будто ни на минуту не желал отрываться от шумливых и шипучих волн черемошной воды. Мне это было безразлично: наверняка мальчишка хорошо знает эту воду. Мы плыли как раз мимо очень неприятных каменных глыб, лениво разлегшихся по самой середине реки, будто стадо здоровых волов в купели; надо было очень осторожно продвигаться между ними, так что у меня было много забот у руля. Сквозь клокотание волн я опять крикнул парню:

— Если будем около того места, где тебе нужно на берег, то скажи нам заранее, чтобы мы причалили ближе к берегу. Слышишь, мой?

Парень снова кивнул головой и все сидел и скулил на одном месте.

Мы переплыли опасное место и стрелой летели вдоль более широкого и не очень глубокого плеса. Я все еще держался за конец руля, но не двигал им и нехотя смотрел в спину мальчику. Вдруг он вскочил со своего места и начал торопливо подкатывать штаны.

— Хочешь слезть? — спросил я его.

Но он опять не ответил мне ничего, но подошел на самый край плота, сел на обрубок клеца, спустил голые ноги к воде, вцепился обеими руками за кольцо, а потом, опираясь обоими локтями о кольцо и весь наклоненный над ним, обернулся так, что лег брюхом на тот клец и начал потихоньку сдвигаться с него в воду. Тут я увидел его лицо — оно было мне совсем незнакомо. Мне показалось в тот миг, что какая-то странная, холодная и злорадная улыбка заиграла на лице парня. Но это длилось только мгновение. Не успел я что-то подумать, крикнуть, двинуться с места, как он без звука, моментально исчез в мутной воде. Меня охватила смертельная тревога. Я вскочил на край плота. Я знал, что это очень опасно — скакать с конца плота в воду, а еще к тому же хоть и в не очень глубоком месте, но на страшной скорости, где и самый сильный гуцул не сможет устоять на ногах. Я думал, что опрометчивый паренек сейчас вынырнет, начнет плыть или хотя бы будет недолго болтаться на волнах, бороться с водой и я смогу спасти его. Но нет, от мальчишки не было ни малейшего следа. Волны весело прыгали на клецы, хлопали у краев плота, и он стрелой с шумом гнал вперед, а парень исчез. Немой и незыблемый, весь продрогший от холодной тревоги, стоял я на краю плота и упирал глаза в мутную воду — напрасно.

— Микола! — крикнул сердито от переднего руля старый Петро. — Какого черта ты там делаешь? Не видишь ли, что вода загоняет плот поперек реки? К рулю, мой, а то оба пойдем ко всем чертям!

Я вскочил на свое место, будто пробужденный от глубокого сна, ухватился за руль и начал работать вовсю, но мои глаза все еще блуждали по широкому плесу, по булькающей поверхности реки, не найдут ли хоть какого-нибудь знака того мальчика. Нет, ни следа!

Но осознание того, что вот несколько минут назад у меня на глазах, вот тут прямо возле меня так быстро оборвалась молодая человеческая жизнь, поразила меня в самое сердце так, как никогда ничто в жизни. Я трясся всем телом, как если бы сам замучил самого близкого, самого дорогого мне человека. С ужасом осматривал я берег, неужели никто не видел, как топился парень? Нет, на берегу не было ни души; на дороге, бежавшей с другой стороны выше самой реки, не было никого; село уже исчезло за поворотом реки, только с невидимой колокольни звенели колокола, будто знали, что кто-то в селе встретил смерть. Потом я стал боязливо посматривать на старого Петро, который стоял у своего руля на первой табле с широко расставленными ногами и тоже то и дело всматривался в клокот мутной воды. Может, он видел что-нибудь? Нет, Петро молчал; он был глуховат и, не видя парня собственными глазами, вероятно, не слышал и моих слов, обращенных к нему.